Отложи и не читай эти стихи, если первое же

из них темно, малосозвучно, неинтересно твоей

душе.

Автор вслед за О.Мандельштамом считает,

что "поэзия не ночевала в простынях прозы".

Однако автор убежден еще и в том, что

структура языка определяется структурой

сложности мышления. А потому для

установления смысловых связей (парадигм),

звуков и созвучий существует свой осязаемый

смысл и архаизмы с преднамеренными

"косноязычаями" лишь отражают мыследеятельность-

рефлексию во внутреннем образе

миросозерцаемой диалектики, облегчающей

внутреннюю духовную жизнь как атрибут

индивидуальности.

Внутренний ритм как непременное открытие

окружающего мира и его таинственности,

познаваемой через собственное Я - высветляет

дорогу становления этого Я в том смысле, что

указывает индивидуальности его единственный

и неповторимый путь - стяжания ДУХА на

путях ОБРАЗА как дискурсии и интуиции.

Если Вы, читатель, не убоитесь трудностей, - дерзайте

читать дальше, а следуя за автором

убедитесь - путь внутренней жизни найден. У

Вас он свой. Мной же он осознан через

"ПАРАДИГМЫ", "БЕЛУЮ ЛОШАДЬ", "ДОЖДЬ

СОДЕРЖАНИЕ

Она еще сидела у окна ........................... 91

АКМЕ

Явиться может день

в обличье свежести и тихого покоя,

в нем нежится лениво полутень

и исчезает счастье голубое.

Тот день со мной. Он в закопченных

буднях

из глубины сакральный дарит цвет,

И дышит жизнь как ошалелый

путник

усталой лошадью увидевший рассвет.

Остановись, прочувствуя мгновенье,

отдай другим прожитое акме,

Мой путь один - рождение

сомненьем,

есть высокий дворец...

Сегодня осень песни пела,

купалась с утками в пруду,

на куполах церковных рдела,

мешая с золотом листву.

Она таинственно спешила

отдать ему последний долг.

Меж равнодушных и унылых

слепых туристов

как пророк

она поэзией мечтала,

читая теплые стихи,

и у могилы рассыпала

свои звончистые мехи.

Туристы мимо поспешали,

со словом дрался бравый гид,

Цветы живые трепетали

в ногах того, кто вечно спит.

И вдруг, вдруг осень наклонилась

и прошептала: "Милый друг,

вчера с тобою я простилась,

отцветет.

Моря блеск

упоенно шептался,

И лениво по берегу стлался

ожемчуженный плеск.

Говорило безмолвие жаром,

Солнце млело в гранитных печах

фиолетовым, синим и алым,

и дышало в лучах.

Черный мрак

в потаенные бухты

наливал одиночество духа,

но в теснинах тревожного слуха

побледнел и иссяк.

Жизни не было.Жизнь только будет...

Будут дни в изумрудной траве,

Будет цвет полевых незабудок

Стояла фиолетовая осень,-

оптический обман на лиственных

лесах,

когда природа в ранней дымке

просит

о чем-то нас. Мы видим в чудесах

загадочность ее преображений:

лимонный свет,разлитый на полях,

в кровавых лужах сонное томленье,

зеленый миг на солнечных лучах,

каштановые головы рябины

качаются из тучной синевы,

и прячутся как сосны-исполины

худые тени сумеречной мглы.

И вот тогда в себе мы замечаем,

что осень в нас, и мы в ее лучах

свечами одиноко догораем,

КРАСОТА

Чем чаще лицезреем красоту,

Тем чаще душу ужас наполняет,

Так пуля, встретив птицу на лету,

Ее на землю мертвую кидает.

Восторг, страдание и нежность

Как блики меркнут в красоте,

В ней только вечная безбрежность

В своей извечной наготе.

У красоты весь строй злодея

И необъятная душа.

Она в нас нежится и млеет

И копошится не спеша.

Тогда в разломах грез, метаний,

одолевая темноту,

Мы снова к светлому восстанем,

НОЧЬ. МОРСКАЯ ДАЛЬ. БАЛКОН.

Я с балкона гляжу

на широкую негу морскую,

В мыслях синею далью брожу,

И душою я с ветром ликую.

Вечерами повсюду огни

то желтеют, то гаснут и манят,

Улетая, те яркие дни

своей памятью душу нам ранят.

Я в те дни как сквозь дымку гляжу

вечерами с балконов гостиниц,

Я тебя уж давно не сужу,

неудачник и разночинец.

Мне удача была лишь в одном,

что я Богом вообще не обижен,

Мою кровь перламутровым льдом

ЛЕТОМ У КОСТРА

В живом бутылочном стекле

лениво солнце отдыхало,

Кипело пламя на угле

и пепел нежило и мяло.

Дым, улыбаясь, сатанел,

душе опять напоминая

былое - ласковый удел,

где одиночество летая,

в нас искры нежности метает.

Ласкала, пела, лепетала

внизу звончистая вода,

И тени влажностью листала

в песочных берегах пруда.

Какое чувство обновленья.

В природе случай и закон

в нас дышат искренним сомненьем.

УТРО В ЛУКСОРЕ

Тени синие легли

на пролив и бесконечность,

Горы золотом взошли

в перламутровость и млечность.

Тихо, радужно и сыро,

У причала чьи-то лодки,

Фиолетовым знобило,

Мусульмане драли глотки.

Серебро на зыби пело,

Отдыхал повсюду глаз,

Скрип уключин то и дело

звал тоскливо. Что за час.

Эта рань и мудрость красок,

Чайной розы аромат,

Цвет в природе чудных масок,

ПИРОСМАНИ

Наивно пенилась природа

на натюрмортах из клеенки,

Сквозь душу мир являлся в мордах

утробой пахнущих подонков.

В асимметричной перспективе

рычал Кавказ, животным вторя,

И как шашлык румянясь, горе

гранилось в кубках. Словно в пиве

синь облаков одета пеной,

закат из перцев, помидоров,

И, напрягая в крике вены,

Сам Тамада как бык здоровый

всех смехом вдруг осеменил.

И мир вокруг одушевляя,

Заздравно жрал, заздравно пил,

БАБЬЕ ЛЕТО

Роняют золотые пятаки

из казначейства осени березы,

Их тонкие чудесные стволы

пролили белорозовые слезы.

В пластинах медных черные кусты

стоят в букетах траурного крепа,

Их красные тяжелые кресты

благословленье тающего лета.

Вот переборы птичьих голосов

излились мукой в синее похмелье,

От этих звучно-трогательных слов

зашелестели ветви в изумленье.

Один лишь я в искусственной броне

из горьких дум обманчивого века

лежал больной на ласковой траве

РАДУГА

Опираясь в осеннее поле,

Бога РА появилась дуга,

Стосковавшись по волюшке-воле

Свежий ветер пустился в бега.

Тени теплые в травах восстали

и струятся в небес тишину,

Там, где радугу в цвете ковали

и согнули в крутую дугу,

неужели напрасно мы жили

и мечтали в себе наяву,

В сердце видели чудные были,

Сказки слышали, глядя в траву.

Но осеннее небо так низко,

Так кружится моя голова,

Встала радуга рядом и близко,

ЛЕТО

Стояла белая ленивая жара,

осоловелая, тяжелая, пустая,

Такая разомлевшая пора

в моей душе рассеялась, рыдая.

Одушевилось чувственное лето

в оранжевых купаясь облаках,

в озерах чутких, умываясь светом

и рассыпаясь вечером в руках,

оно опять себя преобразило,

отдало мне и радость, и покой,

а ночью снова холода испило,

И этот вечер, летний вечер мой.

И в этом суть взаимного обмена

бескрайней духоносной полноты,

В моей душе становится нетленным

ЗАТМЕНИЕ

Цветом красным осыпало листья,

а асфальт чешуей,

И в полуденно-розовом мареве нитей

осязаем покой.

Смолкли птицы. Листва, сиротея,

пьет повсюду зеленый настой,

Что-то теплое, теплое тлеет,

гаснет Солнце над нашей Землей.

Тень Луны не нее наплывает,

шевелится шершавая мгла,

Сиротливо зеленым мигает

луч от солнца, жалея тепла.

Расходилась душа-недотрога,

словно в чем-то предчувствуя зло,

Вся в лиловом стояла дорога

СТОЛПНИК

Со старой росписи смотрел он

сухой, седой, синебородый,

В нем время согнуто дугой

и тетевой свобода.

В морщинах строг мужицкий лик

шафранового цвета,

а взгляд его в себя проник,

ища в душе ответа.

Он в неподвижности искал

молитв и озаренья,

И скромно в нашу вечность встал

из росписи творенья.

Крестьянин, раб, он понял путь

отцов духотворений,

а мы стоим, чтобы взгянуть

АРХИЕПИСКОП

Смиренно-отрешенный голос

читал молитву перед алтарем,

Налитый духом спелый колос

как будто прогибался в нем.

Глухие звуки звали ново,

ковали в сердце слабый дух,

И рвали гласные оковы,

И превращали время в слух.

Как молот ухало сознанье,

воспринимая мягкий звук,

В крови творилось созиданье,

осовобождая дух от мук.

А голос пел, неся молитвы,

в громадный бесконечный зал,

И отрешенно звал на битвы,

ГОЛОС

Мне голос был из пустоты

сияюще-безликой,

из полнозвучной немоты

пугающей и дикой.

Сказал: "Иди.

Готовься лучше к бою,

чужих дорог не борозди,

не жертвуя собою".

Я все иду. А к бою не готов.

По мне идут. И рвут меня частями.

Хулят меня десятки голосов

Милая, хорошая, родная,

ждет меня несчастье впереди,

Рассказала осень улетая,

мне об этом. Ты меня прости,

вспоминая прошлое как радость,

Я хотел бы встретиться с тобой,

если ты не хочешь, то не надо,-

в вечности является покой.

Прошлое и будущее вижу,

слышу шорох разомлевших трав,

И мгновеньем меня время лижет,

ласково в объятия приняв.

Но с тобой давно я не встречаюсь,

хотя знаю, знаю по ночам

как я маюсь, маюсь и рыдаю,

и тоскую по твоим речам.

Вот опять сегодня на рассвете

я увидел: расплескался май,

от тебя напрасно жду ответа,

ты из мглы мне весточку подай.

И на сердце мне спокойней станет,

погружусь в неведомый я сон,

И до новых встреч и расставаний

НА СМЕРТЬ ОРАТОРА

Возобнови горластый стих,

отлей и слово, и звучанье,

В дыханьи пусть могучий вихрь

нам даст рычащее молчанье.

Возьми как тяжесть пустоту,

шагни в неведомость движеньем,

и истину как наготу

отдай нам чутким мановеньем.

Но нет фанфар. И нет движений.

И каменно холодное лицо.

И тонкий аромат начавшегося

тленья

НА ФОТОГРАФИЮ

Я смотрю в фиолетовый сад,

Вы сидите на крытой веранде,

А за Вами дрожжит листопад

в золотисто-зеленом наряде.

Вы сидите за круглым столом,

Рядом осень в сиреневой вазе

за морозно-хрустальным стеклом

разметалась в цветочном экстазе.

А под вазой цветастый поднос,

На столе недопитая чашка

цвета теплого кремовых роз,

где запуталась в белом ромашка.

Вашу платину мягких волос,

И глаза иссиня-голубые

Я в душе растворил и унес,

В доброте Ваши руки простые.

И уже никогда, никогда

Не забыть мне как смотрите мудро

Вы на беглого время года

НА СМЕРТЬ

Я взглянул тебе в глаза

и увидел пустоту,

Вдруг умолкли голоса,

словно вымерли на льду.

Избавлялся дух от тела,

холод стлался тишиной,

Все живое прокипело,

перестало быть тобой.

Я взглянул тебе в глаза

и увидел по лицу,

синий мрак уходит за

тобой на улицу.

А на улице простор,

вечное молчание,

там таится с давних пор

СВЕТЛОЕ ОКНО

Что там время и границы

матерьяльности начал,

Мне знакомый голос снится

в нем и радость, и печаль.

Снова молодости встречи,

Пламя искренних бесед...

Я был труден и беспечен

в те подъемы звонких лет.

Холод зрелостью сменился,

Мудрость вылилась в судьбу,

Вечер радостью напился,

задыхаясь на бегу.

Боже мой. Дыханье смерти

взяло то, что не дано,

заковало круговертью

в мире светлое окно.

Мне души его порывы

и понятны, и теплы,

а материя в надрывах

тешит разум тенью мглы.

Врешь. Душа не умирает.

Врешь. Мы вместе, мы с тобой,

Сердце в искренности тает,

В осенний сад смотрю, не отрываясь,

сквозь синее вспотевшее стекло,

гуляет грусть там, ветру улыбаясь,

дыханьем листьев все округ полно.

Куда спешит так осень торопливо,

воздев в испуге голые кусты,

и светлым небом дышит сиротливо,

и тихо стонет призрачностью тьмы.

Когда-то открывая таинства природы,

спешили мы и чувствовать, и знать,

И только в зрелые осмысленные годы

поняли вдруг, - природу не объять,

а шествовать за ней, ее учиться пенью

и слышать в ней тот голос бытия,

в котором нет, не может быть забвенья,

МАНОВЕНИЕ СЧАСТЬЯ

Дождливо. Прозрачно. И легкий

туман

Рассеялся в синей низине,

И солнечно-желтый поплыл сарафан

В сосновой лесной паутине.

Наивные капли лениво легли,

На позднюю зелень растений,

А мы по обочине шалые шли

В шершавой шлее песнопений

Осеннего дня и осенней травы

И зрелости зрелой, презрелой.

Глядят мухоморы очами молвы,

Ромашки с наивностью белой

на двух дураков, что в прохладе

бредут

И тешут себя непогодой,

Их снова опять путешествия ждут

ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ЛЕТ

Осенний день встревоженный и

синий,

осенний день, но через десять лет

не расплескался в прожитой полыни,

травы забвения и суете побед.

Я помню все. На сердце нет обиды.

Тебя унес тот день. И свет во мне

погас.

В тяжелом пепле созревает, видно,

вся наша зрелость, мудрость. Как

сейчас

стояла осень, нежилась и млела,

кидала золото на черноту дорог,

то хмурым ветром, улетая, пела,

то возвращалась снова на порог.

Года. Грядущее. Гордыня.

Сегодня вы как никогда в одном,

Сжимаясь,

сердце снова грустью стынет,

ПОРЫВ ВРЕМЕНИ

Уходит время. Мы его теряем

в глухих объятьях собственной

души,

И беззастенчиво в фантазиях летаем

и рассыпаем день. Минуты хороши,

Когда они как белые страницы

Трепещут в мыслях логикой чудес,

Распахивают прожитые лица

И чувством скорби наполняют вес.

Дремучий лес - какая это память

И запахов, и цвета наших дней,

Друзей, врагов, живущих между

нами,

отживших в бесконечности своей.

И в нас одних минуты и секунды

Грохочут словно бесконечный вал,

Швыряя в море бледно-серых

будней.

ХРАМ ОГНЕПОКЛОННИКОВ

Сон

Серебряный пепел и запах нафталы

звенели и пели на струнах огня,

Поклонники храма судьбу прорицали

у жерла горящего божества.

Хор

Да будет Гуру милостив,

без страха, смертной формы

и сил происхождения

он дан нам сутью истины,

он словом сдвинул горы,

он сын саморождения,

он создал нас неистовых.

Рок

А что осталось? Только память

у развороченных каменьев

и копоть черная на храме,

ХОЛОДНЫЙ СМЫСЛ БОРЬБЫ

Когда гляжу в мороз колючий,

в ночных объятьях синевы

свинцовой тяжестью на сучьях

деревья сонные полны.

Когда гляжу в мороз колючий,

то млечный путь вокруг меня

так близок бесконечно-звездной

игрой холодного огня.

Прими природа поклоненье

от растерявшейся души,

я не ищу в тебе забвенья,

но кто сомнения решит,

кто даст мне силу откровений

понять безвременье и смерть

и скромно

шелестящей тенью

с тобой тягаться,

МАТЕРИ

Как бесконечно скромное начало

Всепроникающей любви,

Оно во мне из мужества молчало

Теперь же лейся и живи.

Оно дойдет до сени мирозданий,

Проникнет в тьму наш бесконечный

дух,

И ты увидишь тщетность

расставаний,

И ты увидишь - свет твой не потух.

Иду в ничто. Но знаю, верю, вижу,

Тебя я встречу в кипени весны,

И много солнц в своих объятьях

рыжих

Подарят нам все радужные сны.

Я одолел и поднял поднебесья,

Я в одиночестве невзгоды пережил,

Сквозь города и пажити, и веси,

Мой дух всегда к твоей любви

СУМАСШЕДШИЕ НОЧЬЮ

В каком-то ритме голубого танца

Плясала тень, одетая как ночь,

И в блеклых розах бледного румянца

То шла вперед, то убегала прочь.

А на лужайке перед домом

Сквозь зарешеченную клеть,

Все видно как они в поклонах,

К земле сгибаясь, вдруг взлететь

Хотят на лунном серебре,

Себя не видя, все в ужимках,

Но в лицах их как в топоре

лишь острие, но все в морщинках.

Они не видят все и вся,

Но в них плескает возбужденно,

Ежесекундно голося,

СМЫСЛ ЖИЗНИ

Уверенность, спокойствие и сила

душевного, бескрайнего огня, -

они во мне теперь неугасимы,

их не залить холодным светом дня.

И равнодушием, убийственным

злорадством

их в пепел вам уже не превратить,

Вот это вы и ваше плотоядство,

а мне не здесь свою судьбину пить.

В кумирах относительность

материй,

И если в ней и осязаем мы,

то припадая к разуму и вере,

Мы видим свет сквозь окаянство

тьмы.

Иду навстречу радужному свету

и вижу облик вдохновенных глаз,

И понимаю, - песнь еще не спета,

ИОАНН БОГОСЛОВ

Апокалипсис, то есть Откровенье,

Он в распростертой широте души

приял без тени черного сомненья:

"Увидив, восприняв, осмыслив, -

соверши".

Вот ангел встал на землю и на море,

живущим клялся - времени не быть,

Вот скакуны, несущие и смерть, и

кровь, и горе -

Страданиям людским во веки не

остыть.

Повсюду мор и крики истязаний,

Повсюду чешуящаяся тьма,

И цифра семь как радость воздаяний

понявшим силу божьего ума.

А выше крест и агнец белый, белый,

и все смирившиеся рядом у креста.

Пререгоревших мук распластанного

тела

ПРОРОК У МОРЯ

Море. Синее море кидалось

зеленью пенной волны

и, шелестя, рассыпалось

в брызгах седой суеты.

Ты ли вокруг одиноко

ходишь под ветром опять

в поисках мудрого рока,

думая время ласкать.

Мшелые камни повсюду,

вечная благодать,

Скоро придешь ты к людям

истину изрекать.

Море широкое силится,

Ты одинок, одинок,

Ну, как оно выльется

в душу твою, пророк.

Шумное, шумное, шумное

море шипит не спеша

и уплывает с думами,

СТРАСТОТЕРПЕЦ

В голубых глазах металось,

Тлело, маялось страданье,

Сердце Богу улыбалось

от молитв и упованья.

Голос гнал людское горе

в те неведомые дали,

Где, сливаясь, солнце, море

Цвет у счастья отбирали.

Тьма на свечах догорала,

Запах ткал и сеял розы,

Сердце слабое устало

пить расплавленные слезы.

Был он в Духе, был он в Слове,

Брал за всех чужие страсти,

Нес их тяжкие оковы

САМОМУ СЕБЕ

Мне не нужны ни премии, ни званья,

ни ваш академический наряд,

Я не рабочий, и в своем призваньи

Вам целовать не буду зад.

А вот как есть по жизни беспокойной

пройду один, не покривив душой,

под улюлюканье спесивой и

достойной

дворовой псарни с лисьей головой.

В безмозглости ослов, в блеянии

баранов,

в лакейской чванности надутых

петухов

мы провожаем юность и встречаем

рано

осенний вихрь колючих мертвых

слов.

Осознавая чуткое мгновенье,

у ритма жизни ощущая пульс,

Вложил я смысл в мое

стихотворенье,

В синем воздухе кактусы плачутся,

губы черных вершин немы,

фиолетовой шалью прозрачною

тучи нежат затылок луны.

Кряжи в шапках мохнатой зелени

сипло дуются и шумят,

И громадными бельмами белыми

цветы кактусов небо едят.

Виды Африки. Где ты, Лесото?

Здесь Сибирь и морозная ширь.

Почему я всегда охотно

повидал бы неведомый мир?

Только вот они стены высокие,

только вот она клеть,

И меня лягушкой болотною

СВЕТ ЗАРИ

Вот мой порог. А дальше я не вижу.

Судьба моя, взгляни за поворот,

Там осень машет головою рыжей,

или зима отчаянно ревет.

Весны уж нет. И лето опоздало

отдать мне свой карминовый загар,

Я просто жил. И этого мне мало.

А разве жить и чувствовать не дар?

Не беспокойся грезами пустыми,

несчастье, радость, светлое, беда...,

Они торчат в нас прутьями литыми,

повязанными кольцами труда.

Вот почему не нужно беспокойства,

Вот почему и истина, и дух

имеют в нас тождественные

свойства,

ПУТЬ В СЕБЯ

Секунды каплями кипели,

И миг, в столетье превратясь,

упал на детские качели,

кидаясь вспять, вперед катясь.

Синь лопнула, багрянец

солнца по ветру вихрем заиграл,

Но превратился в томный танец

И ранью в озеро упал.

Мгновенье подняло зарницы

И сквозь прищур раскосых глаз

Пахнуло новым утром в лица

И позвало в дорогу нас.

Мы в объективную реальность

вошли опять. И жизнь полна.

Но как таинственна та странность,

Когда не спится ночью, мысли

как тучи черные клубятся,

Они на бой с душою вышли

и в белых молниях искрятся.

"Гаспар из тьмы" - друг озарений,

Лотреамон, Бодлер, Рембо

спешат за ним бесшумной тенью.

Все было это. И давно.

Но разве зло не враг восхода,

А солнца свет не лик души,

Пусть ночью мысли ищут брода,

а днем добро отдать спеши.

Не фиолетовые руки

на зашпаклеванной стене, -

Душа! Ты ночью сея муки,

являешь мысль в раскосом дне.

Поэт - Судьба, и Мысль, и Слово,

а вместе разве ты не Бог,

Пусть ночь нас дарит сном

здоровым,

В МЕСТАХ ДЕТСТВА

Утро тихое млечно,

В вербной грусти река

тихо шепчется с вечностью,

постигая века.

В белых зонтиках поле

цветом летней травы

одурманило болью

глубину головы.

Почему-то мне кажется

утро было вчера,

Речка, речка все та же.

Надо мною трава.

Но забыл я. Как будто бы

много лет утекло,

много весен разбужено,

много трав отцвело.

А давно в тихой млечности

я терялся в траве,

пели пчелы о вечности

ИСПОВЕДЬ

греха

В моем смирении гордыня,

а в ней я сам так одинок,

порою сердце просто стынет,

Но безмятежен вечный рок.

По фиолетовой равнение

бреду, стяжая дух в себе,

И осень серебрится ныне

по изможденной голове.

Вместить от многого желая,

гремлю доспехами пустыми,

Хотя я сам не унываю,

но жизнь дорогами иными,

по буеракам колесит,

в лесу дремучем веселится,

И когда ночью мне не спится,

МОЛЧАНИЕ

Когда над гробом матери моей

Никто не молвил траурного слова,

Я понял - не было мудрей

и милосерднее ее. Яйцеголовые

столпились и сопели,

Никто не мог трех слов произнести,

Они в слезах у них окостенели,

на веках в красных жилах рдели.

Как трудно простоту по жизни

пронести.

Как трудно мудрой быть,

Любовью жизнь измерить,

Себя в себе творить,

надеяться и верить,

Как трудно вечно ждать,

довольствоваться малым

И сердцем не устать

от суесловий жала.

И каждый понял сам, -

В молчании нет яда,

Замкнулися уста

Я слышу шум и чувствую мгновенье.

Туман. Река. Безбрежное спешит.

И голоса теряются в теченье,

И мелкий дождь угрюмо моросит.

Седой песок холодный и тяжелый,

Унылый траур черных берегов,

А выше лес прозрачный, тихий, голый.

И здесь всегда так испокон веков.

Да, здесь всегда так осень наступает,

крадется исподволь как изможденный зверь,

то золотыми листьями кружится и рыдает,

Послушай миг рассеянный в тумане,

Возьми безбрежное на мокрую ладонь,

Сегодня день нас нежит ч у д е с а м и ,

ГОЛУБОЙ ДОЖДЬ

В сумрак серый смотрю за окно,

Тучи смурые тешатся низко,

Дождь в японское кимоно

одевается в лужах со свистом.

Ты рассеялся в сумраке дня,

растворился во влажности синей

и глядишь, и глядишь на меня

из упругих рассеяннных линий.

И я в шепоте слышу твой зов,

Этом шепоте ветра и капель,

И всегда, и всегда ты готов

растворить на душе моей накипь.

Я свободен. Сегодня с тобой

я дышу здесь распахнутой грудью,

Этот дождь, этот дождь голубой

СИНИЙ МАЛЬЧИК

Что со мной? Распростертые судьбы.

Впереди бесконечная жизнь.

Ветер дышет упругою грудью,

Дух, мой дух, только ты не остынь.

Я сегодня с разрывами молний

ощутил бесконечность небес,

В светлых лужах отчаяньем полных

синий мальчик рассматривал лес.

Отражался лес мертвой водою,

Расплескалось в ней око луны,

Синий мальчик, когда-то с тобою

видел я одинаково сны.

А теперь я не знаю покоя

ни в ночи, ни в расколотых днях,

меня жизнь словно в тяжком запое

ПОЛЕТ

Я опять во сне летаю,

вижу райские цветы,

Свежесть, радостью пылая,

дарит новые мечты.

Легкость нового полета,

всюду синь и глубина,

Мне не нужно звездолета,

всюду мнимая страна.

Только в ней я вижу близких,

их давно на свете нет,

Над страной летаю низко,

всюду нежный, нежный свет.

Утро. Рань. Сама свобода.

Чистота и широта

расплескавшись с небосвода

ждут от радости труда.

Я проснулся. Время снова

меня бросило назад.

Тяжесть, тяжесть душу полнит,

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ГРАНИЦ

Мне солнце падало на плечи,

Шумела тихо рядом рожь,

Под косогором гонит речи

Ручей блестящий словно нож.

Жужжит пчела. Рябина рдеет,

Куется счастье меж листвы,

А в лужах синь в тени потеет,

И смех звенит среди травы.

А вы не слышали весною

осенней песни благодать,

Не любовалися порою

весны по осени опять.

А для меня границы нету,

Весна ли, осень иль зима,

Во мне сейчас так много света,

ПОЭТ И ВАЗА

В лиловом свете лаковая ваза -

блестящий дым, подарок Сатаны,

и твердость дерева для опытного

глаза

не форма - дух; какие это сны!

Очаровала форма ощущенье,

Так это дух, и ты явился в нем,

Твое богатство - все воображенье.

Поэт и ваза. Вместе вы, вдвоем.

А дальше тьма оранжевого цвета,

Там мечутся из золота дракон,

стальные языки расплавленного

света...

Ослеп поэт. Не видит дальше он.

Пусть тождество сместится этим

летом,

ГРАММАТИКА СТИХА

Сквозь узор расшитого стиха,

Сквозь цветное узорочье гласных

Раздвигаю звонкие меха

твердостью рассеченных согласных.

Слово как холодная вершина,

Слово - первобытная заря,

Слово - одиноко и пустынно,

В нем живут безвестные края.

Я гляделся в зеркало мелодий,

Пил согласных терпкий аромат,

В слякоти дождливой непогоды

синтаксиса чувствовал наряд.

А теперь и синтаксис, и слово,

И мелодий радужный укос

Смотрятся так мудро, словно совы

БЕЛАЯ КЛЯЧА

Ты подобна распластанным серым

теням,

Ты подобна в бескрайности плачам, -

Предрассветная мгла оковала меня,

словно белую старую клячу.

Словно куклы - сухие деревья стоят,

Словно ангелы - светла дорога,

Голубые глаза белой клячи таят

все смирение доброго бога.

Всюду ветер холодный пространств

мировых

И коварная нежная вьюга

Возопили, запели на судьбах иных

И расстались навеки друг с другом.

Предрассветная мгла оковала меня

словно белую старую клячу,

Я хотел бы взглянуть на сияние дня,

ПЛОЩАДЬ В ПОЛНОЧЬ

Зелено-желтый свет от фонарей

Тьму рассекал рассветной искрой,

И улицы походкою зверей

минуют площадь, пробегая быстро.

На площади тяжелый монумент

весь потонувший в мраке слез о

прошлом,

цветов в корзинах, крепа блеклых

лент,

порывов всклоченных и дошлых.

Глазницы окон, полных серой тьмы,

Глядят на площадь мрачно и сурово,

В них в перламутре вклеены дымы

И облака закованы в оковы.

Лишь одинокий поздний пешеход

Механику часов не соблюдает,

Его скрывает ближний поворот,

РОДНЫЕ МЕСТА

Если я у времени в долгу

И хочу у радости напиться,

Кто мне скажет, что не берегу я

памятью обласканные лица.

Русские. - Страданья и душа,

Широта без меры и границы,

Запрягаем тройку не спеша,

чтобы в беге глупостям учиться.

Почему в нас светлое и тьма? -

Как в тумане звонкое начало

Нас влечет неясное и мгла,

В ней душа сама себя стяжала.

Жаль. Хотел бы быть иным,

Но, увы, покаюсь, не умею,

Я дышу здесь воздухом родным,

ВО СНЕ

Зеленая листва сквозь желтое руно,

рассеянное ранними лучами,

Уж летом дышит. Тайною полно

и бесконечными и темными

местами.

Здесь все вокруг: дома и стены, и

столбы,

И эти улицы, покрытые асфальтом,

И окон переплеты, как гробы,

И площади, одетые базальтом.

Здесь звуков нет, а только тишина

Прозрачная как свежий голос альта,

И пьяно в сердце, и душа пьяна

вся утром юного контральто.

Я как гомункулюс в огромном этом

мире,

Пришедший из иных миров,

Стою пародией и жалкою сатирой,

ОСЕЛ

Он почти что сине-голубой

по дороге в вишне предзакатной

шел довольный прожитой судьбой,

шел доступный, глупый и понятный.

Ночь уже отряхивала кудри

по кустам, по ельнику, в бору,

Вдохновенно, чувственно и мудро

Где-то дятел колотил кору.

Сука скалила, ощеривая зубы,

Сторожа родившихся щенят,

И погонщик матерно и грубо

Излагал на жизнь особый взгляд.

Лишь осел без собственного мненья

двигался куда-то в самоцель,

Проникая словно откровенье

ВОСПОМИНАНИЯ

Воспоминаний муки - яркий след

Кометы нашего сознанья,

В ней было все. Теперь уж больше

нет.

Но есть тепло от нашего страданья.

Оно влечет в мозаику того,

Что было днями, в месяце годами,

Убогое нам близко и светло,

Оно в нас смотрит чудными очами.

Живую муку оставляя нам,

Кто дал нам свет, как тайну от

мучений,

И указал нам путь к неведомым

местам,

Где бьют ключи смиренья и

терпений.

Живем, живем, живем сегодня днем,

А сердце в ожиданьи муки,

То стихнет вдруг, то опалит огнем,

Я был прохладным февралем,

Стоял возле ограды,

И белоснежным королем

снег одевал фасады.

Тепло дышало тут и там,

Москва за стенами желтела,

Автомобильные стада

несла, плескала и зверела.

В соборе, рядом, тишина,

Икон намоленных желанье

от попустительства сполна

подать не внемлющим страданье.

А на могиле все бело,

И лишь гвоздика каплей алой

струит кровавое тепло

ВИЙ

Встало серое чудище,

встало в прахе земли,

Пресмыкались ползущие, -

все, что в мир снижошли.

Он же о землю шлепая,

В жабьем выверте глаз

Дышет пыльными хлопьями

Паутиновых масс.

В пятернях его зубчатых

Скрип стеклянный стоит,

А во влажности губчатой

Червь ячейки смолит.

Твердо-каменно грубая

плоть материи той

Мелет острыми зубьями

МОРСКОЙ ЗАКАТ

На море красное смотрю,

На фиолетовые сети,

И воздух влажный жадно пью,

И старый мир здесь в новом свете.

Здесь чайки - белые платки,

Что реют в море, море красном,

Движенья чисты и легки,

Зовут с собой, зовут напрасно.

О берег шлепает вода

И лодки черные колышет,

Ушла в неведомость беда,

А счастье рядом, счастье дышет.

Я слышу моря аромат

И вижу зелень свежей тины,

И я всегда безумно рад,

НА СМЕРТЬ БОГОВ

Отпевая Богов, мы тебе Красота

отдаем наше сердце и волю,

Воссияет тогда среди нас Доброта

И достигнем в душе мы покоя.

Отпевая Богов, мы себя создаем

Как титанов из смерчей и громов,

Мы безумным страданиям славу

поем,

Мы возникли из праха Содома.

Отпевая Богов, мы проходим в пути

Все круги бесконечного ада,

Вдохновения ритм, - ты нам даль

освети

И проникни до райского сада.

Отпевая Богов, постигаем мы суть

Пульса жизни пропетых мелодий,

Отпевая Богов, мы открыли свой

путь

КОНИ

Обделены неявленным в нас миром

Мы в этой беспардонной суете,

И кланяемся млечности кумирам

Мы, как китайские болванчики во

сне.

Обделены мы бесконечною душой,

Встречаем жизнь как тайну бытия,

Так искры света раннею росой

Кидаются в бескрайние моря.

Обделены мы светом, а не тьмой,

И, как слепцы дрожащею рукой,

Хватаем мнимое пространство,

И строим дом на картах из пасьянса.

А рядом кони красные бегут

И ржут взахлеб в свободной неге,

Для них ничто весь страшный суд,

ИЗ СНА

Молитвенно внимаю тишине

И вижу свет сиянья безначальный,

Здесь соловьи слагают свой сонет,

а солнце в озере купается печально.

Оно на камышах рассеяло лучи

И как животное, а вовсе не светило,

повсюду пьет воздушные ручьи

как шалое беспечное чудило.

Я не хочу задать ему вопрос,

а просто тишине с беспечностью

внимаю,

Повсюду пар распаханных полос,

А я на землю мыслью улетаю.

Она в бекрайности там млечного

пути

забытая, далекая, родная,

Но я готов из сна к тебе идти,

АСТРЫ

В огнистой астре мир

рассеянный и угловатый,

и древний как потир

весь в шрамах и помятый.

Алмазный пыли цвет

на стеблях, листьях брезжит,

И сотни темных лет

пьют свет раскосый, свежий.

И только как слюда

Иероглифы окрасок,

А в них стоит беда

ВООБРАЖЕНИЕ ОСЕНИ

Блистало солнце, млела осень

в тепле распахнутых полян,

Жук изумрудный время косит,

И воздух томный лесом пьян.

На ромбах радужного света

все серебро из паутин

мигает прожитому лету

в хвостах оборванных седин.

Тоска на сердце наплывает,

Сентябрь охапками несет,

Опять душа в цветах рыдает

И тихо вечность всюду пьет.

Опять поплыли в небе лужи

Мохнатых синих облаков,

И ароматный дождь завьюжил

ПРОГУЛКА

Как быстро годы унеслись

за бесконечной белой дымкой,

Тоскою в памяти взошли

И в сердце светлой неведимкой.

Мне не изъять тех редких встреч

из мыслей Духа. Бога ради,

Как трудно счастье уберечь

по жизни в истинном наряде.

Но осень помню в том году,

как осыпались листья,

И вижу, с Вами я иду,

Мы спорим, слушаем и мыслим.

Не память, Дух лелею я,

Когда те вижу встречи,

Тогда и время давит зря

СУДЬБА

Судьбой зовется все,

Что близко нам и нас напоминает,

Вблизи нас даль бескрайняя зовет,

А даль к сближению кидает.

И тает изморозь в нас близких

голосов,

Уходят облака как в море чьи-то

души,

В калейдоскопе разноцветных снов

Мы весла чести, поднимая, сушим.

И, как убийцы носят смерть в себе

еще до своего рожденья,

Так каждый в жребии-судьбе

содержит волю своего творенья.

И если мудрость в нас, как валуны

морскую даль бесстрастно

созерцают,

То мы с тобою, жизнь бескрайняя,

полны,

ПЕРВАЯ ГРОЗА

Гроза, гроза. Греми гроза.

И молний зрак туманно-рыбий

Упал в озерные глаза

И расстворился в бледной зыби.

Мохнатый дождь на мертвых лужах

Танцует чувственно-тепло

И май весной как птица кружит,

И ночью светлое взошло.

Небес распахнутые тучи

Собрали звезд пчелиный рой

И горстью бросили на сучья

берез, в тальник, на сухостой.

И озарилась вся природа,

Набрали почки благодать,

Еще теснее стали годы,

ДУША РАФАЭЛЯ

Когда звезда в душе восстала

И осветила целый мир,

О, жизнь, ты в красках засверкала,

И тьмы рассеялся сатир.

Какая радуга у красок,

Как необъятна ты, душа,

И толпы неподвижных масок

В тебя глядятся не спеша

сквозь дымку вспугнутых столетий,

сквозь зарешеченную дверь,

где свет души тебя отметил,

и вечность вылилась в Теперь.

Тот путь сегодня бесконечен,

Он больше мировых пространств,

Но путь из мнимости не млечен

ВЕЧЕРНЕЕ МОРЕ

Берег темный еле дышит.

Море. Море словно зверь.

Распластало тишь. И тише

стало на море теперь.

Словно смерть сейчас в объятья

как знакомая вошла,

И оранжевое платье

Тень с собою принесла.

В острых клиньях синью неба

Тень разрезало сейчас,

И безумная свирепо

Вечность смотрится на нас.

Первобытно море дышит.

Дышит берег. Тишина.

Сердце, сердце вечность слышит

ПСАЛТЫРЬ В БИБЛИОТЕКЕ

Псалтырь - стихи из вечности

отлиты

в миниатюры старой вязи

и в гимнах вечности умыты

любовью в искреннем экстазе.

Пусть озарение - душа для интуиций,

Пусть логика - дискурсия для веры,

Вглядись, вглядись в молитвенные

лица,

В них триединство воплощенье

меры.

Не при свечах и маслянной лампаде,

В сияньи люстр, расцвеченных

огнями,

Они лежат как будто на параде

перед лобастыми учеными мужами.

И только прошлое страниц из

фолиантов

глядят на них бездонными очами,

пронзая душу в строках угловатых

ТРУБАЧ

Пускай труба зовет нас по утру,

Пускай тот голос в нас яснее все и

ближе,

Труба, ты слышишь, сам я не умру

Как солнце в позолоте рыжей.

Ты там, трубач, а я всегда никто,

Я не купал в реке коней твоих

кровавых,

Когда летел в строю, то было..., но и

то

Как рядовой, не ожидая славы.

Ты бледный конь, ты ветер, ты коньблед,

Ты распростерся в облаках и кручах,

А ты, трубач, от юности сосед,

Ты в бронзе, мраморе отлит атлет

могучий.

Нет, сам я не умру,

Но понял, вечное предвижу,

Ну а тебе, трубач, пускай тебе соврут

И пьедестал твой бронзовый

ПРИЗВАНИЕ ПЕТРА

Когда еще багровое светило

Купало в озере зеленые лучи

И на холмах уставшее бродило

Тела нажарив словно бы в печи,

То рыбари, собравши урожай

богатый,

тянули сеть к себе, к себе,

И люд неграмотный и волосатый

одолевал ее в борьбе.

Тогда он стал и возгласил ему

Сбирать, как рыбы, души человеков,

Вести их к свету, солнцу, а не в тьму

душевных терний и страданий века.

И он пошел, оставив хлеб и дом,

И силился себя перерасти,

Чтобы в наивном, светлом и простом

РОМАНС

Свет от лампы дрожал. Свет от лампы дрожал

И кидались кудлатые тени,

Мошек рой исчезал, мошек рой пропадал

и рассыпались белые стены.

А за стенами свежая зелень дорог,

А за стенами лес бесонечный.

Долог путь, если выйти с крыльца на порог,

Долог путь, о ,друг милый, сердечный.

Я в романсах с отчаяньем светлого жду,

Я печаль в них встречаю как счастье,

Я по тонкому льду старых ритмов бреду,

в музыкальном купаюсь я трансе.

Светлый облик твоих богоискренних глаз

предо мной, как лучи в новом мире,

В тихой ласке мелодий молений экстаз

МАРТОВСКОЕ

Тобою мне дана такая благодать,

Тобою жив я чувством и душой,

Стяжая Дух, мне хочется рыдать,

Я осязаю вечный твой покой.

Я был так мал, а ты так глубока,

Добра, нежна и справедлива,

Как теплая и светлая река

Спокойна, ласкова, счастлива.

Какие восхитительные сны

Мне жизнь тогда тобой дарила,

Но разверзались клещи черной

тьмы,

Душа же молодость испила.

Тобою мне дана такая благодать,

Где сонм страданий свет мой

предвосхитил,

И я во сне учусь еще летать,

Он, как букет, слегка сухой, изящный,

В котором ночь анюток залегла,

То в гладиолусах безжизненно кипящих,

То в мертвых астрах тень его легла.

Какая все суровая картина

и времени. Секунд сухой, сухой помол

на васильках испуганных и синих,

на трупах ландышей опавших здесь на стол.

Здесь лепестки из себялюбья

увядших роз в тщеславии взошли,

И стеблей их укол болезненный и грубый

морщины только старые нашли.

Он, как букет, слегка сухой, изящный,

Который возле зеркала стоит,

И чем себя в нем видит он почаще,

Я благодарен Вам за милость, дорогая,

что выбран путь в бесрайности дорог,

И я лечу, хотя и в редкой стае,

мне близок путь, хотя он и далек.

Я вижу все. Как сокол острым взглядом

сегодня сам отмериваю путь,

Я в холоде лечу, но над цветущим садом,

И в радости охватываю суть.

Я словно дятел близоруко вижу,

Но объективность требует того,

Не поняв то, что счастье многих ближе,

Не охватить безмерности всего.

Но лишь в полетах мнимых и глубинных

Я счастье истины бескрайне ощутил,

Вот почему я в снах бездонных, синих

ЗИМНИЙ СУМРАК

Звень сгребаемого снега,

Аромат зимы,

Запыхались в робком беге

Клочья синей тьмы.

Млечный мрак метает искры,

Меркнет в серебре,

Ртутью, цинком кроет быстро

Крыши на дворе.

А на окнах лес и страны

чудные опять,

Спит в них кружево обмана,

Время катит вспять.

Стой душа. Что ново-старо,

Ждем опять весны,

Повторилось и пропало

Мы в кабинете среди книг

сидим в полумраке полуденном,

И словно из прошлого всклоченный миг

Возник бестелесным судией.

Пудовые гири на прошлом лежат

Гражданскою честью и совестью,

И строго блюдут нашу жизнь сторожа

от милости утлой до горести.

А мы здесь свободны. И чувствую я

Как Вы этот миг препарируя,

Ведете меня его длительность для

своей философскою лирою.

Тогда я и понял, - есть миг для меня,

Он в духе, он в мысли, поэзии,

СЕСТРЫ

Небо цвета морской волны,

Море цвета небесной глади,

Рядом в скалах и я, и ты, -

сестры мы в утлых нарядах

лохмотьев из пелены,

сестры мы - я и ты.

Сон утренней ранней дымкой

пал в безмятежность мира,

рыжих волос косынку.

Не сотвори кумира.

Не сотвори кумира

из истин простых и гладких,

Лишь сердце верная лира.

Наши лохмотья в дырах,

в душе лишь безбрежность мира,

Они стояли в синем полумраке,

И лунный свет из душ их исходил,

Тела и мышцы их готовые к атаке

Холодною волной безумный ветер пил.

Лишь он один, прозрев века и долы,

Готовился свой крест в живом творце принять,

Еще хранила твердь молитвы и глаголы,

которыми все зло испепелять.

Но знал уже тогда предательству он цену,

И томный звон сребренников душу отверждал,

И на добро, выплескивая пену,

Предатель доброту, не ведав, оправдал.

Сегодня день ощерив тупо рыло,

Глядел из подворотен и садов,

Все, что прошло, вчера лишь только было

ВОЛНЕНИЕ МОРЯ

Буи морские как арлекины,

Темные волны на берег несутся,

В море уходят их серые спины,

О корабли рассыпаются, мнутся.

В море уходит и шорох прибоя,

Бледные маски из белого света,

Профили лиц исчезают в покое,

Долгих скитаниях пенной планеты.

Зыбкие профили, детские лица,

Сполохи ветра и света зарницы,

Как же мне часто ушедшее снится

в вихре блаженства. Но далее

мчится,

мчится и мчится в ошеломленьи

контуров пасти, клыков

разъяренных,

в невыразимости пульса биений

БЛАГАЯ ВЕСТЬ

Она еще сидела у окна

И в фолианты чувственно глядела,

Но шумом крыльев отворилася стена

И перед ней с лавровой ветвью в

белом

высокий ангел вестником предстал

И изъяснил ей чудо предсказанья,

Что жребий высший на нее упал,

И в плоти будущей страданья

за все грехи живых людей

и тех, что снова народятся,

Ей муки те еще не снятся,

Но будет сонм еще вестей.

Но и поняв всю тяжесть слова:

"Пришел, страдал, распят, воскрес",

Она уже была готова

92

ОБЫЧНАЯ ВЕСНА

Сквозь дымку свежего ветрила

Глядела ранняя весна,

Плескалась, пела.И сполна

В ней все ярилось и любило.

В ее ручьях рыдать спешила

Осоловелая, без дна

Вся тьма распавшегося сна

И колобродила и голосила.

Деревья набирали цвет,

На них малиновый рассвет

Лепил огнистые узоры,

Кипела жизнь,кипела страсть

В немых безумных разговорах

ТИШИНА

В морозном воздухе звенела тишина,

Разлитая, зияюще-немая,

Так словно страх ее не унимая,

Кидал вперед. И им она полна,

И не успев одуматься от сна

Пространство голое собою занимает,

И эхом в светлых льдинах тает,

И в ней застыли смысл и глубина.

Она как изморозь в молчании игры,

Как темное очко неведомой дыры

Содержит ропот и дрожжанье,

Кидая оробевший взгляд, -

Так лошадь слышащая ржанье

СОНЕТУ

Ты смотришься как древняя монета,

Чеканенная в штампах мастеров

И пережившая их множеством веков,

И вдруг опять хлебнувшая рассвета,

Когда тебя оплавившимся летом

Здесь археологи на свет наш

извлекли,

И наконец последние секунды

истекли -

и вот уже ...находка - в век наш не

поэтов.

Все хвалят линии и тонкий твой

узор,

Ведут о форме умный разговор

И посвящают толстые трактаты

Твоей судьбе, архаике времен,

Но и сегодня ты не обойден,

СЛЕПОЙ ДОЖДЬ

Листья в солнце прокипели,

Млела тихо благодать,

Раззолоченная рать, -

Птицы, - вскинулись, запели.

Разлохмаченные ели,

Что хотели раньше спать,

Капли начали метать

Дождевальной карусели.

Дождь, на солнце рассыпая

Глянец светлый и литой,

В иглы сосен блеск кидает,

Серебром своим сверкает

И дыханьем испаряет

КУВШИН

Кувшин нарядный и старинный

Из глины матовой и красной.

Бегущий, тонкий, ясный

На нем рисунок паутинный

На фоне алого и сини

в эмали отвердевшей массы,

Где словно дух проделывает пассы

Из геометрии витиеватых линий.

Когда смотрю я на старинные

предметы,

Ожившие в раскопках этим летом,

То ясно ощущаю связь времен,

Биенье пульса, мысли, чувства,

Здесь путь иной преодолен

ДЕМОН ДУХА

Опадали звезды в душу,

Словно в сад спускалась тьма,

И кипела без ума

Пеной брошенной на сушу.

Громоздились звуки в сущей

Бесконечности без дна,

Что отчаяньем полна

И повисла мраком в кущах.

А растерзанный и голый

Дух внимал прохладе гор,

Где метался демон полый,

Синий демон до тех пор,

Пока Дух стремился слышать,

Пока Дух стремился знать и

СОНЕТНЫЙ ДОЖДЬ

Звонкоголосые, кремнистые

шлепки,

Одетые в мифы ритмов

Словно эллины в битвах,

То близятся, то далеки.

Дождь. И не видно зги.

Мыслями зреют сигмы

В логике парадигмы.

Мысли как дождь высоки.

Сонетным дождем овеяны

Мысли прозрачных снов,

В лужах шумных рассеяны

Сердца и мыслей биения

Распростертых мехов

ПОИСК ИСТИНЫ

Я гласные сталкивал в бойкий сонет

И брел перелесками звуков,

Аукался ветер, преследуя в муках,

Согласных то лепет, то бред.

Но смысл в озарении ищет ответ,

А факты из чудищей-пугал

Мой мозг в бесконечные дуги

сковали в брыкании лет.

Но факты не истина. Вечное веет

И слов в просторечьи оно не имеет,

И мысли свободные ищет в нем дух,

Клокочет и пенится сквозь запятые,

Сквозь ритмы, гармонии скалы

крутые,

Там в истине теплится истинный

ДАЛЬНИЕ ДОРОГИ

Мы в мире таинственно-судном,

Но как одинока душа,

Когда ты идешь не спеша

Сквозь тернии в рубище скудном.

Когда ты идешь не спеша

по улицам теплым и людным,

Таская крест тяжкий подспудно,

О, как в нас немеет душа.

Как ластятся осенью листья,

Как свет разливается в нас,

Как птицы мир заново чистят,

И новый неведомый час

Уже пред тобой на пороге,

ВЕТКА СИРЕНИ

Белопенная, фиолетовая

В брызгах синеоранжевой мглы,

Слышишь словно стокатто щеглы

выдают, на судьбу свою сетуя.

Лето мается снова приветами.

То черемуха в холоде дни

Сторожит, рассыпая огни,

В белоснежные тени одетые.

В острых звуках искрящийся запах

Простирает мохнатые лапы,

Одевая в духовную твердь

Мысль естественную и простую:

Расцветая в цветах круговерть,

КАМЕННЫЕ БАБЫ

Загадочной улыбкою смотрели

Сквозь ели редкие в туман,

В нем теплый призрак млечных

стран

пылал. В нем образы кипели

И, исчезая, соловели

Как мир, который вечно пьян

И в кознях строит нам обман.

В них звезды светлые густели,

А бабы каменные жили

Своею жизнью сквозь века,

Они во времени застыли

Как звонко-льдистая река,

Но прозревали время, мир,

ПУСТОЙ ПЛЯЖ

Кромка синего неба,

Шороха шелест морской,

А за косою дугой

Лепятся, лепятся слепо

Летних шезлонгов тела.

В тихой тоскливой дремоте

И межсезонной зевоте

Пляжей душа полна.

Словно бы жизнью и светом

Эти места оставлены,

И прогоревшим летом,

Свежестью, ранью, теплом, -

Всем, что живет в живом,

ЗАКАТНАЯ ОСЕНЬ

Купалось золото осеннее в низинах,

Ласкала тихую речную гладь,

А в осени берез вся благодать

Дрожала разноцветной паутиной.

И в лужах обомлевшей сини

Спускалась нагулявшаяся ночь,

И тени сосен убегали прочь,

И шла таинственность из строгих

линий.

Я заглянул в распахнутую пасть

Огромного обрыва недалече,

Но страх-сторожевой не дал мне вниз

упасть,

Лишь показав бескрайнее и тьму,

Он лег всей тяжестью на плечи

НЕИСПОВЕДИМЫЙ ПУТЬ

Я знаю, знаю, ты жива

В той бесконечности бескрайней,

Где свет распался в светлой Тайне

И где спят в образах слова.

Я знаю, ты узрела там

Себя в тяжелом цвете радуг,

И путь небытия был сладок,

Здесь места нет простым годам.

Я знаю, ты прозрела время,

Прошла сквозь тишину лесов,

Объятий разорвавши тучи,

И вот уж я натягиваю стремя,

И торможу минуты дней и снов,

И вижу мир твой светлый и

ЗВЕРЬ СНА

Тяжелый и тревожный зверь

Свое испытывал терпенье,

Так мы в природе исцеленья

Суемся в потайную дверь.

Грядущее непостижимо как Теперь

сегодня все безбрежное волненье,

Так тайный голос в одиноком пеньи,

Его лишь ощути, но мерой не замерь.

На созерцание в себе обречены

Все наши тайные осмысленные сны,

Все виденное в нас, казалось

безучастно,

Мы иногда приводим жизнью в

строй,

Но рушит жизнь их тяжкою игрой,

ЗАПАХИ ВЕСНЫ

Я сегодня о запахах думал

Распахнувшейся Белой Весны,

Как просты и таинственны сны

Этой тонкой и чувственно умной

Праматерии старой и юной.

Ее цветом поляны полны,

Ей живые навечно верны

в своей страсти простой и безумной.

Раня запахом свежую память,

Я вступаю в объятья мечты,

И картины прекрасные сами

Мне рисуют вдруг синие льны

И озер бесконечные плесы, -

НАКИПЬ ЧЕРЕМУХИ

Казалось солнце расплескалось

Все в бесконечности небес,

И смуглый в сумрачности лес

Принял, что Тайной величалось.

Черемуха печальная качалась

Как млечный путь, рассеивая блеск,

И ароматный лунный плеск

В ней грусть и свежесть источала.

А сердце, словно ангелам внимая,

Глядело в сад. Там просыпалась Тень.

И голоса от края и до края

В бессонных звуках поедали Лень.

Что в жизни чувствовать и знать?

ПОЕЗД МОЛОДОСТИ

Как важно с поезда сойти,

подкараулив время, -

Так в осень радужное семя,

созрев, желает прорасти.

Путем нехоженным нести,

Собрав грехов своих беремя,

Как дров осиновых поленья, -

Так тяжко. В зрелости плати.

Лети вперед иное племя,

Мой скорый поезд в даль ушел,

А я ищу не кров и дол,

Где переждать лихое время,

А истин путь в сияньи грез,

ОЗАРЕНИЕ СОВЕРШЕНСТВА

По порфировой лестнице стран

голубых

Я шагал в безмятежности духа,

И в объятиях солнца волшебных,

литых

На просторах осеннего пуха

Я учился у истин извечно простых

Слышать Тайное внутренним

слухом,

Отдавая беспечно порухе,

Пережитых, умерших, немых

сонм идей, тех наивных и милых,

что на сердце еще не остыли.

Обретая суть смысла иной,

Я готовил себя к поединкам

Как боксер на сверкающем ринге,

АНТИНОМИЯ

У тьмы иное воплощенье,

В ней оборотная медаль, -

Скорее к свету. А в смиреньи

Необозрима света даль.

Кидает тьма в неведомость

страданий

Мой Дух - неопалимый куст,

Но в свете бесконечной рани

Тьма пропадает. И злой Гений пуст.

Отчаянно в себе переживаем

Мы тьму и ищем в ней Рассвет,

А как найдем, мы снова потеряем

Все то, что было, а теперь уж нет.

Я в этом вихре чувствую свободу

Как свежесть духа в дождь и

ЗАПАХ ЛИПЫ

Я в зелень светлую глядел

И слышал липы ароматы, -

Их голоса - цветные латы,

Их яркий запах в сердце рдел,

Он в чистом воздухе кипел

Жемчужным отблеском наряда,

Грозой умытого заката,

И в блеске чудном стеклянел.

На сердце радость, свет и мгла

Вошли в пятно воображенья,

Так раскаленная игла, -

Вся сгусток боли и терпенья.

А запах - памяти игра,

СУДЬБА И СМЕРТЬ

В судьбе и смерти есть свое обличье,

А в них холодная простая нагота

Сквозь свой узор невидимого льда

Нас отделяет рамками приличий.

Мы не рыдаем, продолжая жить,

А кто ушел, мы смотрим им во след,

И вереница повзрослевших лет

Ведет с собой нас думать и творить.

Мы не встречаем больше никогда

Тех, кто ушел в прожитую Судьбу,

Кто канул, познавая Тьму,

Касаясь сфер небытия,

в которых "Нет" вмещает "Да",

УТРО ЗЕМЛИ

Вставало утро на Востоке,

И пели птицы благодать,

И солнце стало умывать

из туч иссеченные блоки,

И небо светило высоко.

Вставала жизнь, вставала стать,

Но облаков немая рать

Хранила Тайну одиноко.

Земля жила, кипела страстью

И в жерле озверевшей пасти

Без счета рвала время войн

И миг своих цивилизаций

Из языков, культур и наций,

В начале, знаю, было Слово,

Ну а Любовь была потом,

И Человек бы был скотом

в бегах и поисках иного.

Но Логос в сердце дышит слогом,

Рождая мысли о простом,

А в искуплении с Грехом

Любовь в бессмертии у Бога

В страданий смысл обличина,

Она и свет, и воплощенье,

И пульса логики игра.

Вот почему Любовь верна,

И в Слове кажется нам тенью

СОНЕТ МАЯКОВСКОМУ

Стеною онемевшего закона

Когда поэт возводится в параграф

Как бог без имени, как вездесущий

Ягве,

То многословию он кажется

бездонным.

А в тусклом зеркале сознаний

полусонных

И в рожах траурных и наглых

Его наследие как тягло,

Покрытое дырявою попоной.

Закрученная вечная пружина,

Сжимающая образы-картины,

В противоречьях прокипевший век,

Где сам поэт один, но многоликий,

Идет в штыки на вражеские пики.

СОЧИНСКИЙ ДОЖДЬ

В синем Сочи шипящее море

шелестело на пляже "Ривьера",

И в блестящем желтеющем хоре

оянтаренной галечной меры

рассыпался седой небосвод.

В алом запахе белых магнолий

слышу звуки. И море, и соли

гонят вихри дыханием в рот,

в широту распростертого чуда

и бросают как утлое судно

на громаду скалистой гряды.

Только с Севера синие льды

Чем-то далью на море похожи.-

Одиночество что ли? Но строже

моря дышит прибой. И опять...

СЛИТНОСТЬ СУДЬБЫ

Судьба меня зовет. Судьба.

Она опять в невыплеснутых грозах

Сухой Земли не расшибает лба,

Но ходит тьмой в намеках и угрозах.

Вот шепота ее холодное дыханье

Целует сердце, закаляя дух,

Не одиночество, но сила

расставанья...-

Пожар тоски настраивает слух.

Куда иду. Она всегда ответит,

Но помню я, что наш пустует дом,

Дороги дальние при этом лунном

свете

зовут нас в мрак в кипении пустом.

И где-то с высоты нас убеждают

хоры,

БОГУЛЬНИК

Расцвел богульник по утру.

И бело-розовые чаши

мир осветили, сделав краше

мою простую конуру.

Не меряй миг по тьме и злу.

Добро посеянное наше

подобно теплому костру

хранит огонь. Он не погашен.

Сквозь мир встречаем мы зарю

и дышим воздухом печали

и чтоб они не означали,

Мы открываем сердце дню.

Расцвел богульник по утру...

ТЕРРАСА ОСЕНЬЮ

Я иногда террасы белые люблю,

осыпанные золотом осенним,

В них ветры сквозняками шьют

из солнца чудо - светотени.

Я иногда террасы белые люблю

в углу пристроенные к дому,

Там стол, скамья как памятники дню,

И одиночество с уютом там знакомо.

Брезовая роща, облака

пронзили синеву

единого пространства,

И в памяти своей я снова виды рву

природы той, где видел

постоянство...

Но постоянства нет, а есть

круговорот,

СЕРГИЙ РАДОНЕЖСКИЙ

Сквозь вековой шатер

лесной глуши и дремы

гляделся тесный бор

как в тайные хоромы.

Но только он один

здесь встал для испытаний,

И нес свой снег седин,

болезней и страданий.

Сквозь земляничный дух,

сквозь холод, мрак и вьюгу-

он и рыбак, пастух,

Но в сущности Светило

как солнце на лугу,

ДВИЖЕНИЕ

Уснула синь в снегах стеклянных,

Луна таинственной тоской

в морозном дышле окаяннном

скрипит горбатою клюкой.

Дымы заводов многотрубных

простерли в небо света хмарь,

И город вздохом тяжким, грубым

так дышит, словно леший встарь.

И этот Пан, смеясь уныло,

нас гонит всех работать вновь.

И в безразличии готовь

от сердца отнятые силы,

а ими тьму залив,

испить

МЕБИУСА ЛИСТ

Я вызвал миг Небытия

из темной преисподней,

Душа плутала там моя

позавчера, сегодня.

Я видел Мебиуса Лист

закрученный, в прожилках,

И соловьиный дикий свист

гудел в моем затылке.

Я в складках паутин Листа,

опережая время,

сжимал от страха душу

и ртутью проникал в места,

где шевелилось тленье,

ДРАМА

Проходит жизнь. Но злобы нет,

а есть одно глухое сожаленье,

Мы бездну малых и огромных бед

несли в себе от своего рожденья.

Мы верили, надеялись, любили,

Мы шли сквозь суету, сквозь серый и

убогий мир

не для того, чтоб чувства в нас

остыли

и стерся дух, заклеванный до дыр.

Сейчас на поворотах и ухабах

уже не нас, а молодость жуют,

и прославляют мир в прочувствованных

ямбах,

И жизнь прошедшую похабят и

плюют.

Одолевая тьму из беззакония и

срама,

ПАМЯТИ А.И.ВУЛИХА

Прославить невозможно вечность

бытия,

Не осознав ухода тайные мотивы,

Материя и Тлен - безумная семья,

И в ней мы частью, частью только

живы.

Он искренне служа научным

серенадам,

Учил других. Сам в совершенстве

пел.

Как слово "смерть" не нарушает лада

дремотной яви быстротечных дел.

Но он, уже охваченный покоем

в пространстве перламутровых

теней,

А мы в страстях и догораем в зное,

как вечер в сутолоке дней,

спресованных в литую массу года,

СИНИЙ ВЕТЕР

Хотя струят о прошлом фимиам,

И кости в падших львов бросают,

но, чувствуя, что силы тают,

скрывают от людей очередной

обман.

А птица синяя летит, границ не зная,

не признавая рас людей и стран,

И улюлюкая, и подпевая,

доволен оболваненный болван.

Бескрайна ты, о Родина, родная,...

Лишь мы как стая перелетных птиц

меняем курс, летим..., не улетая,

надеясь на судьбу и вдохновенье.

Мы в поколеньях прожитых страниц

ГОГОЛЬ

Он вопрошал себя. Себе же отвечал.

Но для других таинственнее чуда

и не было и нет. В нем дали и причал.

А в письмах для друзей всем чудилась

причуда.

Он в мордах мир прозрел. Казалось

ржала

Россия вся стадами кобылиц,

Он, не взирая на чины у лиц,

просил прощенья. Но ума не

доставало.

И, кроме Вия, тройки, мертвых душ,

все в летаргию мертвую впадали,

когда от "честных" лиц узнали,

что Гоголь верует в Христа. Но уж

одно ужиное волненье

ПУСТЫННИК

Когда звенела жаром тишина,

испепеленная полуденным светилом,

Он понял, наконец, душа его полна

излившейся неистрибимой силой.

Он ждал во тьме ущелий

и без сна,

Он попирал греховных чудищ рыла,

Жизнь одиночеством весь путь его

крестила,

а мысль, работая, не постигала дна.

Но сам в молитве образов не видя,

Он совершенство в целом познавая

И в откровеньи рассекал тот миг,

где и единство бесконечных линий

звучит как истина обыденно

простая,

ЭЗОП

Он устал от басен и острот

в бесконечной пляске клоунады,

выжимая терпкий анекдот,

равнодушным доставлять отраду.

На широких скулах в тусклом взгляде

прижилась унылая тоска,

В сером и старушечьем наряде

этот образ высверлит века.

Образ тот подарит радость знанья,

совершенства, глубины души

человечества и мирозданья

всех эпох, времен, где глупость,

спесь,

расселяясь в мире, словно вши,

КАРЛИК-ШУТ

А он уже как шар,

как обруч - без конца и без начала,

В глазах его не горе, а пожар,

в них счастье быть здоровым

отмечталось,

И дышит только трезвости струя,

да звезды мудрости в них гаснут, не

таясь.

Короткие стопы и две культи в бока

как две печати на земле чугунной,

где люди на него все смотрят

свысока -

и рост -

твой рок, и жребий твой

паскудный.

Как будто ты из мяса и костей,

но вовсе не из тех, что облик

человечий

творят как образ божиих страстей, -

Мы все грехи свои

ИННОКЕНТИЙ X

И белое, и красное смешав,

средневековый взгляд

увидеть можно,

в котором молний блеск и темный

нрав

звучат как гармоничный лад, -

На бурю ждущую похожи.

И нежность рук, и пластика ушей,

притягивают развороты мыслей,

И чувство страха восстает в душе,

И сердце давит лошадью на дышло.

И вот уже как огненная лава

мешает пепел в рай и предвещает ад,

Громадина идей, где мысль и та

забава,

К БУДУЩЕМУ

Как трудно русским быть на Родине

своей.

Она ведь всех без разницы жалеет.

Будь ты якут, узбек или еврей -

Она им всем сегодня голубеет.

А вот придет нежданно черный Рок,

Тогда опять в бою у преисподней

Костями русскими победу вырвет

Бог,

И за капелью зелени свободной

в местах боев зашепчет березняк,

подсолнухов поля закрутят солнца

диво.

Все хорошо. Не нужно только дня,

который будет пепельно неистов

И вместо трудно жившего меня

ИСПЫТАНИЕ ЖИЗНЬЮ

I

Влекло ли нас к познанию добра

и милосердия, и счастья?

Унылая и серая пора

из отблесков дождя, грозы,

ненастья.

Мы полем ржи ровнехонько росли,

а перерост - удел для сорняков,

И вот уже созрели и взошли,

Не накормив голодных ртов.

Наш колос пуст не видом, а нутром,

и в новых поколеньях, забавляясь,

живописуем будущее сном

не нами прожитым, не нами

пережитым,

и ждем жнеца, от страха тихо маясь,

II

На поле жизни всеми позабытом

Я снова вижу нас с тобой вдвоем,

И в утре свежем розовым умытом

Мы отдыхаем и прохладу пьем.

Так идеальное сливается в сознаньи

души страдающей и чувствующей

миг.

У тайны созидающее знанье,

но сердца боль - кто в истине

постиг?

И в одиночестве из жестких

переливов

в нас общей стала озверевши боль,

Так ветер злой, раскачивая ивы,

младенцем выглядит или играет роль

насупленной и мучающей страсти, -

природы, ждущей бесконечной

III

Природы, ждущей бесконечной

власти,

кто смысл готовится понять,

взойти на молниях из пасти

Вселенной; путы разорвать

из звездной бесконечной ткани

седого млечного пути,

чтобы сквозь таинства пройти

прожитых мирозданий?

Неизмеримый, неслиянный,

бесконечный Логос, -

прошедшего, грядущего творец,

В любви пытающий так строго

и создающий рай сердец....

Не им ли нам готовится корыто

IV

Быть только хлебом черным сытым, -

кому ума не доставало?

Не свиньи мы, и райское корыто

нам не раскроет шире ждущее орало.

Пускай себе грохочут бубны,

И нам в уста вдыхают лепет,

В нас души не охватит трепет

из мыслей серых, бледных, скудных.

Мы не сосуды для помоев

философической мочи,

И мы хоть вой, хоть в крик кричи, -

они себе хоромы строят.

И именуй их просто псами,

V

Но сами по себе с усами, -

Они умеют только врать

и раззолоченными ртами

похлебку жизни отхлебать.

А вы, распятые герои,

Вы донкихоты из фантазии:

вот вам параша и помои

и холод Севера и Азии.

Пусть Млечный Путь и вечность, и

судьбу

теперь хранит как в коконе

мечтаний

и дарит сном из детства благодати, -

Всю вашу жизнь, стремленья и

борьбу,

Любовь из встреч и страсть из

расставаний

проглотят глистогложущие рати.

VI

Проглотят глистогложущие рати

и жизнь, свободу, и мечту,

чтобы кулак из мафиозных братий

вам показал, кого здесь чтут.

Весна дрожжит, весна опять в ударе,

Капель звончей и дышится опять

свободно и тепло в весенней синей

хмари

и хочется смеяться, плакать и

рыдать.

Как близко человеческое счастье

в фарфоровой, улыбчивой весне,

Мы дышим в задушевном сне,

не замечая дьявольские пасти,

И вот уж пьем тревожный воздух

сами

VII

Как яд с весенними овсами

нас у дороги сторожит,

Так светлое коричневое пламя

в закате перистом дрожжит.

И вот уже и счастье млечно.

Что было - кануло. Беспечно

струится мериадов звень

и отцветает целый день.

Вступает в пору время тьмы.

Холодной чернотой ночною

одеты мрачные холмы,

и нет душе опять покоя,

И снова движемся к расплате

VIII

Из вздутий и апатий

вся жизнь живого состоит,

И нас в космическом охвате

не вечность ли уныло сторожит?

А мы, барахтаясь в погоне,

за цветом мимолетных дней,

Вдруг доживаем дни в загоне

из потухающих идей.

И только грозное начало

еще не прожитой души,

что в жизни в нас всегда молчало

как тяжесть, как земная твердь,

ликуя к чудесам спешит

IX

Благословляя круговерть,

познаем цепь у перемен

любви и прожитых измен,

в которых одолеем смерть?

Поймем себя и станем чище,

В себе увидим красоту,

Так теплый воздух летом ищет

В лесах звучащую мечту.

Заголосили, засверкали

в ручьях малиновые блики.

Как розмариновые платья, -

неслышимые, чувственные крики

здесь в глубину души упали

X

Для жизни распахнув объятья

Природа поучает нас

быть не вершиной для проклятий,

а чудом без различья рас.

Рассеются ревущие громады

охваченных безумьем волн,

И вот уж солнце освещает радость,

Теплом и жаром изнывает мол.

Вдали леса кудрявые шелками

в зеленое одели кряжи гор

и перекинулись в неведомость

мостами,

замысловатую сплетая сеть.-

Мы в ней прочувствуя простор,

оценим будущую смерть.

XI

Оценим будущую смерть

как бесконечность бытия

и соприсутствие в мгновенье,

способность в памяти уметь

возникнуть чувственным твореньем,

в листве шумящей быть живым,

рассеяться в узорах льдинок,

быть изначальным и простым

и в свежести неуловимым,

гореть в дрожании свечей,

в церковной сумрачной лампаде

и в темном лике благодати,

молитвах искренних очей

и бликах на окладе,

XII

Как чудо на распятьи

миротворением всего

являет лик из стати.

И вдруг рождается добро.

Добро и сердце совместимы

как в милосердии любовь,

Прошелестела черствость мимо, -

Ты к жизни светлое готовь.

И снова счастьем озаряет

нас дружба, мир и красота,

И нет тревоги и сомнений,

И вечность нас уже не мает,

и не тревожит больше сна

XIII

И дара жизни поколений

принять не хочет только зло,

И притомилось в тьме осенней,

и фиолетовым взошло

в полях вечернею зарею,

в железных прутьях сухостоя,

в звенящей от мороза дали,

где все сомнения устали.

И вот уже кружится мрак

на перламутровых снежинках,

Но свет не друг, но свет не враг

на лезвии заснеженной тропинки

то в суете, то в немоте движений,

XIV

В которых нет оцепенений, -

те проросли,

И жизнью из растений

цветами брызнули, взошли.

Так мы в венок из испытаний жизни

сплетаем. Долго ли носить?

Однако часто снежной бабой таем

и грязным ручейком спешим других

умыть.

И череда из многих поколений

спешит в свой путь, в далеко, в

никуда

из неоконченных и грустных

песнопений,

и сгустков оскудевшей страсти,

и нерастаявшего льда.

Влекло ли нас к познанию добра и

МАГИСТРАЛ

XV

Влекло ли нас к познанию добра и

милосердия и счастья?

На поле жизни всеми позабытом,

природы, ждущей бесконечной

власти,

быть только черным хлебом сытым?

Но САМИ по себе с усами

проглотят глистогложущие рати

как яд с весенними овсами

из вздутий и апатий.

Благословляя круговерть,

для жизни распахнув объятья,

Оценим будущую смерть

как чудо из распятий

и дара жизни поколений,