Светлой памяти Алексея Максимовича Горького посвящается.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Михаил Иванович Присыпкин,54 года, человек от власти, консьерж при доме.

Василиса, дама его сердца, 26 лет.

Наташа, ее сестра, 20 лет.

Увальнев, их дядя, человек от МВД, 50 лет.

Васька Хруст, вор на подхвате, 28 лет.

Крутой, Андрей Матвеевич, инженер, 40 лет.

Анна, подобие женщины, 30 лет.

Настя, местная шалава, 24 года.

Квашенная, приставлена торговать, под 40 лет.

Склон, актер без работы, 45 лет.

Олигарх, 33 года.

Творец, актер - лет под 40.

Прорицатель, 60 лет.

Алешка, парень на все руки, 20 лет.

Кривонос, бомж - цыганской наружности.

Несколько бомжей без имен и речей один на один с тишиной стоять и команду слушать , когда кнопку пуска действия нажать нужно.

Подвал элитного дома. Потолок - побеленные каменные своды недавно выстроенного дома, словом все как в больничной палате. Свет - к зрителю и, сверху вниз, - из квадратного окна с левой стороны. Правый угол занят отгороженной тонкими переборками - комнаты Хруста, около двери в эту комнату - нары Олигарха. В левом углу - старый компьютер с кучей проводов; в левой, каменной, стене - дверь в кладовую с трубами отопления, где живут Квашенная, Творец, Настя. Между компьютером и дверью у стены - широкая кровать, закрытая грязным тряпьевидным пологом. Везде по стенам - нары из струганых досок. На переднем плане у левой стены - подобие сцены с подиумом. На последнем - сидит Склон, примеряя латанные носки. У ног его - рюкзак, из которого видны обноски, на полу рядом куча опорков,видимо обнаруженных им на помойке. Посредине подвала - большой стол, две скамьи, табурет, все - крашеное желтой половой краской и грязное. За столом, у электрочайника, Квашенная - хозяй-ничает, Анна, на табурете, перебирает, облокотясь на стол, обноски женских вещей. Крутой, сидя у компьютера, что - то прилаживает и примеривает, паяет. Около него - изодранная коробка из-под монитора, откуда торчат куски упаковки. Олигарх только что проснулся, лежит на нарах и - мычит. На трубах отопления, невидимый, возится и кашляет Творец.

Утро начинается. Пенье птиц и шум доносятся с улицы.

Квашенная (с умилением, взирая на электрочайник). Вот, поди, ж ты, раньше на керогазе, то на плитке чайник запускали в кипение. А тут… Цивилизация. Раз и попивай чаек да еще, если он в мормышках. Счастье - то нам привалило.

Склон. (поднимая голову от просмотра своих залатанных носок). Ну, уж, и заголосила! Будто и при Советах чаю не пила. Электрокипятильником не пользовалась, дармовым электричеством через жучка не обходилась. Вот появится Присыпкин, он тебе и врежет по первое число. Зачем дорогую для жильцов электроэнергию воруешь?

Квашенная. Не задирай хвост пестиком. Не знаешь, куда себя деть? Не заедай жизнь свободного человека. Я может быть, только сейчас жить по настоящему начала, от мужика и семьи освободилась, к благам цивилизации при демократии, этой самой дерьмовой, телом и душой приблизилась.

Крутой. Ой, славно как баба излагает. Ой, славно. Блага цивилизации, демократии, семья, тело, душа. Ни семьи, ни тела, ни души у всех нас нет!

Склон. А ты, инженер хреновый, откуда все такое знаешь? Что такое у нас есть?

Крутой. Но, если что - то и было, то теперь, точно, ничего нет, и не будет. Хотите быть свободными? Будьте ими. Но тогда и называйтесь - " без определенного места жительства", то есть БОМЖ. А это уже и разъяснений не требует.

Олигарх. Говорить нет охоты. Хочется только мычать всю оставшуюся жизнь. Но бред Квашенной всякому бреду бред. Семья, муж, дети. Ничего у нее не было. Врет она всё!

Квашенная. У тебя язык змеей извивается. Бог знает, что всё у меня было. И дом, и очаг, уют, одним словом.

Олигарх. Знай цену, своему вранью. Доподлинно известно от справного мужика Увальнева, что все твои домашние пьяницами, наркоманами были и от душевной своей унылости тебя так лупили, квартиру твою продали, сами сели на отсидку, а тебя кое - как в больнице отходили. И мир такой еще дуры не производил, как ты. Только оклемалась от койки больничной, у самой ни кола, ни двора, Присыпкин помог здесь устроиться за толику малую, к распродаже пристроил, так она с места в карьер о семье заговорила.

Квашенная. За толику малую пристроил, изверг мерзкий этот Присыпкин! Все себе до копейки забирает, на прокорм только и остается.

Олигарх. Радуйся большой радостью, что живешь, а коли, подохнешь, то и похоронить некому.

Крутой. Нас всех некому хоронить. И что от того. Хлеб жуем, век коптим. И возрождаться к жизни общества не собираемся. Вот я, например, имею высшее образование технаря. Раньше хорошие деньги при совках получал. Жить можно было, считал себя интеллигентом, то есть, значит, и свое мнение имел, и против начальства мог в глаза и за глаза говорить, что думаю, дальше инженерской должности за все это бы не погнали. Самый, что ни на есть, низ был. Рабочие специальности дорого стоили. К ним не каждого подпускали. Страна пролетариев, значит, значилась на третьей части нашей планеты. Простой советский народ процветал.

Склон. Процветал, процветал. Напроцветались. В один прекрасный день, я совсем молодой был, понял, что мне нужно делать. Как делать не понимал. Познакомился с девахой. Она библиотекарем в крупной библиотеке работала. Но я ей не говорил сначала, зачем я с ней по темным углам шарахался. Ей все и так казалось ясным и мне тоже. Молодые были. Но себя я еще не понимал. Чувствовал - то совсем другое. Словно судьба меня вела. Но один раз понял. Из библиотечного хранилища, где мы любовью занимались, больше места и найти не могли. Собственной квартиры не было, по углам мыкались. Одним словом, водки там я надрался и опорожнил кишечник в свое удовольствие прямо на пол этой библиотеки. И лицезрели на меня все эти ученые и писатели из своих золоченых рам. И даже показалось мне, что многие из них мое поведение оправдали. А я- то, как рад был. Несказанно. И понял я. Вот он, на моей улице праздник.

Олигарх. Зато теперь, вспомнить тебе есть что. А сам еще в худшей параше находишься, по помойкам бутылки выискиваешь, шило на мыло меняешь, помыться некогда и негде. И теперь все хорошо?

Склон. Что ты, понимаешь? Это душа горит, самовыражения желает, сама собой становится, вокруг пальца вальсирует. А ты! Ни тпру, ни ну! Бутылки. Это свобода!

Анна. Свобода! Вы хотели этой свободы. Вы ее получили. У нас в гримерке, все тоже о свободе говорили. Приговаривали, что и как следует быть. И начальники наши суетные присутствовали тут же. Всё говорили, дайте дожить. Дожили. За что боролись, на то и напоролись. Теперь вы все свободны, как птахи небесные, от обязательств. Кушайте вашу свободу от пуза. Поменяли кукушку на ястреба. То всем права о своей разнесчастной жизни по кухням и лавочкам качали. Теперь больше Присыпкина да Увальева у вас начальников нет. Выгонит в мороз на улицу. Замерзайте. Оставит. Расплачивайтесь. Чем расплачиваетесь, - душой расплачиваетесь.

Творец. (невидимый, подает голос). Не валяйте дурака! У меня душа спиртного просит. Где- то тут соточка спирта завалялась. Да луковка с сольцой. Душа горит. Вот и весь сказ. Вам плохо! Идите к новой старой жизни. Возрождайтесь. Всё ваше будет В центр вас всех, в центр реабилитации. Так ведь вас туда на аркане не затащишь (выпивает, хрустит, булькает жидкость).

Олигарх. Я вот в Израиле на побывке у своих там орлов был. Хороший парк. Бомжи облюбовали. У моря. В тени сами. А на ночь имеют одеяла. Мало - мало поработали. Много, много выпили. Все, как ни есть из России приехали. Счастье, вот что это такое. Социальная помощь дается. По кустам, помойкам да между этажами домов можно и книжки найти, и многие даже и на русском языке. Видно, олимы выкинули. Читай, не начитаешься.

Творец. Это по части Склона. Они, эти книжки, ему так надоели здесь, что он и там бы на них гадить стал.

Анна. Да, уж у нас Склон хуже Фамусова. Тот предлагал книги сжигать. А это испражениями мазать.

Квашенная. Вот, что значит, образованные бомжи.

Крутой. Они Божественные Бомжи. У них и образование, и духовное понимание текущего момента жизни. Всё есть. Они сознательные борцы за собственную демократию, то есть власть самих себя. Без власти чиновников, церкви, законов.

Василиса (появляется в проеме двери). Ах, ты расподлая твоя душа, философ с высшим образованием, заплатанная твоя душа. Без законов жить хочешь. Для всех вас закон - наш дорогой Михаил Иванович! Он и закон, и церковь, и власть. А твоя свобода не то, что в дерьме, а в его руках. От твоих электрических затей только нарушение техники противопожарной безопасности. И больше ничего. За постой исправно не платишь. Зря и тепло, и сухое место для тела своего имеешь. Я, вот Присыпкину, все как есть расскажу.

Присыпкин (вталкивая Василису в комнату ударом тяжелой руки под зад и появляясь в комнате собственною персоной). И говорить - то не следует. Потому как с Крутым я тебе уже давно запретил беседовать. Он на шалости мужские способен. А тебе только того и надо!

Василиса. Что вы такое говорить говорите. Я только вам преданная и порядок соблюдаю.

Квашенная. Соблюдающая порядок. Только и на уме как подол задрать. Уж больно на передок слаба, баба эта. Ой, молодость, молодость.

Склон. А тебе завидно, небось. Что на твою рожу, кожей обтянутую, никто внимания не обращает, да и за бабу не принимает…

Присыпкин. Напоминаю, бомжи - идиотушки, срок оплаты снимаемого помещения кончается. Оплату принимаем трудом по двору, стоянием на паперти у церкви, хождением за милостью в народ по метро, копанием могил, это уже Увальнев распорядится вами, у него связи с похоронным бизнесом, причитанием с красными флагами на площадях и улицах во время демонстраций, рабочая одежда для этих целей тоже у Увальнева. Всем ясно. За неисполнение кара. Какая, сами знаете, - даже лавочки в скверах и парках не будет для вас. У нас всё схвачено. Все учтено. Анна, это тебя особо касается. Это ты около Большого лавку облюбовала без нашего разрешения. В больнице - то долго после этого валялась.

Анна. Да и не валялась я вовсе. Это у меня нога такая после травмы на балете получила….

Присыпкин. Травмы нам твоиьочень даже известные, про это много раз слышали, переслышали. Травма - это прошлое. А настоящее такое, что ты на лавке около Большого устраиваешься. Бывает в теплые дни и днюешь, и ночюешь, зашибая копейку немалую от шатающихся в этих местах шалав, вроде Настёны, но более удачливых в клиентах мужского и дамского полу. А платы от тебя всё нет. Мотай на свою кривую ногу.

Настя.Умеете вы, Михаил Иванович, обиды на людей поставлять. Напрасное в напрасном кучкуется. А каждый, кто на другого напраслину возводит, тот сам в этом свою душу и закладывает.

Склон. Вот она шалава и есть шалава. Телесами торгует, а тут же прибаутки складывает. Сразу видно, что свою педагогическую лапшу на уши в школе детям вешала.

Присыпкин. Но в кои - то веки поняла, что счастье от тупых обозленышей школы не получишь, денег не заработаешь.

Крутой. И обратилась к древнейшей профессии, хотите добавить, уважаемый Михаил Иванович! А по - моему вовсе и не так дело было. При Советах, училки этой профессией не занимались и к делу своему плотно были приставлены. А началось всё от новой вашей свободы, когда вы, Михаил Иванович, из райкома в консьержи переквалифицировались, помошники ваши в Думе о легализации проституции и многоженства заговорили, а дядя Василисы да Наташи, наш дорогой строитель закона от совкового КГБ в человека от МВД переквалифицировался.

Присыпкин. А ты, социальный политик, хреновый, раз все про нас и так, и сяк знаешь, раз ты такой техничски и политически подкованный, чего здесь место коптишь и копейку починкой компьютеров да Интернета зарабатываешь, ты какого свина не фирме, не в банке людей наставляешь, а здесь свою просвещенность показываешь?

Олигарх. А потому и показывает, что свобода у него только на языке, а в голове одна пустота да компьютерные провода болтаются. Оттого и перечит вам. Не взыщите.

Склон. А если перечить не будет, то и интересу с нами вам, Михаил Иванович, не будет беседовать, поскольку, небось, клиенты ваши теперь только об открытии и закрытии дверей дома да спаркинга говорят, а больше им с вами и говорить не о чем.

Кривонос (появляясь в проеме двери). А если вам с нами только о деньгах говорить, то мы их вам с нашей готовностью всё выплачиваем. Вот, пожалуйста, возьмите ваш приход сполна. Я уже у всех еще вчера собрал, но чем - то озаботился и не мог сразу вам принести.

Присыпкин ( с удовольствием забирая и пересчитывая деньги). Это другое дело. С этого было надо сразу, и начинать, а не ублюдочную философию из унитаза горла своего спускать. Здесь и так трудно живется, а вы еще жизнь нашу скромную отягощаете, Если не нравятся, как здесь с вами обращаются, милости просим, отправляйтесь в ночлежные наши дома, требуйте социальной помощи у властей. Скатертью дорога, особенно для философов ( смотрит пристально в сторону Крутого) да и прочих вельможных панов (последние слова говорит почти криком для Олигарха). Уходим, Василиса! (удаляется вместе с Василисой).

Склон. Зачем зловредных людей, власть над нами имеющих, злить, Крутой. Где лучше этого заведения уместимся, где свою личную свободу в своей душе вылизывать лучше этого места станем, а, Крутой! Молчишь. Слова на язык просятся. Ты Ельцина, Путина, Горбачева, покойную Раису и других на всю катушку крой, Думу с Сенатом пуделяй, но зачем же Присыпкина. Если он совсем озлится, - нам всем же хуже будет.

Кривонос. Точно, точно, предавай его огню и мечу, этого волка в овечей шкуре, забирай его за живое, втемяш в его стоеросовую голову, что трогать непосредственного над нами начальника, что писать против ветра. В этот раз мне трудновато приодилось деньгу малую собирать от всей нашей компании. Но хорошо, что вовремя посуетился и в самую точку прибыл. Михаил Иванович на деньги падок, сразу и цап - царап, да и удалился, озлившись только наполовину. Не дай, Бог, в следующий раз не управлюсь.

Анна. Управишься, управишься, ты всегда управляешься. Да как тебе и не управиться. Не сможешь, сродники помогут!

Квашенная. Говори, говори, да не заговаривайся. Кто ему горемыке поможет. Они его за своего не признают в таборе не рос, силы, и славы тугой руки тамошнего барона не чувствовал.

Крутой. Да и образование средней школы, как сам говорит, есть. А у них, ведь как? Деньги на калькуляторе считать умеешь? Вот, что главное. Вот и все твое образование. А дальше служи семье.

Кривонос. Мойте мне кости, мойте, полоскайте, намыливайте мне голову, намыливайте. Это по виду меня к цигагм причислить можно. А кто Вам сказал, что я цыган. Был бы цыган, с вами образованными на одно и тоже очко в отхожее место не ходил. А стоящим делом занимался.

Олигарх (появляясь в честной кампании с колодой карт в руках). А какое, такое стоящее дело ты бы себе выбрал? Стоящее дело у нас здесь только у одного у Васьки Хруста, да и то не шибко клеится, поскольку и бит, и резан бывает, хотя и кулачищи вон какие да все зашибленные. Все в ссадинах да порезах, словно тюки таскал, разгружая вагоны.

Хруст (появляется в дверях и пристраивается возле Насти). Как все же этот бывший богатей прав, всегда недалеко от правды с кривдой кукарекает. Действительно разгружали вагоны. С поезда во время его малого хода тюки сбрасывали, а увальевские ребята, что в местной охране поездов крутятся, нам совсем малую малость помогали. Глаза зажмуривали.

Склон. У Васьки всегда так. Все глаза зажмуривают, а он свои грабли да зыркалки вовремя в дело использует.

Настя. Хорошо, что пока проносит.

Хруст. Ну, конечно. Моё дело беспокойное, но не такое как у Кривоноса. Как - то во Внуково быть оказалось. Смотрю, а Кривонос к импортному гражданину со своими двумя пальцами к заднему карману брюк пристроился и так он это удобно делает, что господин как бы назад оборачивается, а Кривонос из его нагрудного кармана тонкий такой1 бумажник вытаскивает, а что там, это только Кривоносу одному да Богу известно.

Олигарх. А , Кривонос! Застучали тебя. Ты что карманник!?

Творец (с огорчением). А я думал, что он домушник. Как -то тоже наблюдал на улице как он ребят малых наставлял, как и когда им камни в витрины да квартиры бросать, чтобы узнать, на охране дом или нет!

Кривонос. Завелись. Теперь долго не успокоитесь. Вы, вы кто такие?! Без дела, ьез обязанностей перед обществом. Мы с Хрустом отвратительные типы. Он вор покрупнее, а я вор поменьше. У каждого своя ниша. Я ведь асс своего дела. Кто такой карманник. Я у Пропетого учился. А он за жизнь имел ой как мало ходок. А я о своих, по скромности умолчу. Поскольку с вами, дураками, здесь обретаюсь. А взлетал, ой, как высоко. Мы и не опасные и небесполезные для государства люди. Всех к бдительности призываем. А нет бдительности, то и держи карман шире. Мы в университетах не обучались, на грбёж масс народа через подставные кассы взаимопомощи денег с народа не брали, Олигарх, но и в нищите инженерного дела участия как Крутой не принимали, Геями, пидами, мазохистами не были как артисты. А свою жизнь куражили. И без теплых кампаний и ресторанов не обходились. Да еще ваши долги умудряемся присыпкиным отдавать, вас жалеючи, поскольку вы, интеллигенция хреновая, сами еще долго расчитываться за жилье собираетесь.

Хруст. А с молодыми кто работать будет, вы педагоги, вы, актеришки несчастные, воспитатели душ человеческих. Мы работать будем и работаем. Кривонос работает. Учит их как копейку зарабатывать, я физически им здоровыми становиться помогаю. Кто в тренажерном зале нашего дома с молодыми после работы занимается, вы слабаки!?, нет, мы занимаемся, время свое рабочее тратим попусту из одной любви и уважения (говорит всё громче, глядя на дверь, откуда появляется Увальнев, впихивая в комнату Алешку) дорогому человеку от МВД.

Увальнев. Ты поддувало - то свое закрой, Небольно открыто - то воздух сотрясай. А то можешь серьезно схлопотать. Следи за молодыми лучше, от хозяйских рук отбиваются. Опять эта шпана в приводе оказалась. Дело ночью в темном клубе затеял. Кто -то чего - то не досчитался. Всех стали бить, а ему досталось. Вызволил, (строго Алешке) в последний, самый последний раз.

Алёшка (басом). Бывает, с кем не случается. Опыту набираемся.

Кривонос. Плохо, идиотушко, набираешься, раз попадаешься да еще с приводом. И не дай Бог, с записью. А там, что, где и как обитаешься.

Хруст. Не хватало из - за этого полоротого еще нам здесь шмон наводить будут.

Олигарх. Спаси и сохрани!

Творец. Ничего. Обойдется. Все неприятности бывают только от одних павликов морозовых.

Алешка. Не слышал. И слышать не хочу. Ты, Творец, всегда какими - то загадками говоришь, ну, как мой дядя. Точно, мой дядя. Ох, и допек он меня. Своими умными разговорами. Когда я один остался, т.е. мачеха меня из квартиры вытурила за то, что я породистых кошек в нашем подъезде сначала ловил, а потом продавал мужику одному, а он их, кого через рынок по большой цене, а кого на фарш, что сбагривал одной тетёхе на Казанском, а уж та из этого мяса готовила пирожки, да и на том копейку зарабатывала.

Творец. Ну, естественно, при таком начале образованности о Павлике Морозове и знать не след.

Склон. Да брось ты со своим ветхозаветным Павликом Морозовым изъясняться, еще бы "Мои университеты" Пешкова припомнил! Давай пацана послушаем!

Увальнев. Слушайте, слушайте. Поучительный воспитанник, правда, Кривонос! Что скажешь, Хруст? А я уж пойду. Дело не терпит. А вдруг, как начальник отдела, что? Где! Надо непременно присутствовать (исчезает).

Хруст. Да, уж…

Алёшка. Пацаны, о чём речь? Какие разговоры, действительно! Ну, привел Увалень! Это он больше для острастки и чтобы вас всех попугать да себе значимость добавить. Ему итак достается. Нам бы столько!

Хруст. Ой, твоё мычало бы молчало.

Кривонос. Алешка, застукаешь ты нас всех, необразованная скотина. После тебя отмываться всем. И из рая этого божественного всех нас в говночисты отставят.

Алёшка. Чем тыкаешь, Кривонос, образованием. Это образование уже у меня давно ниже пояса. Дядька мой вздумал меня тоже образовывать. Начал заставлять читать каких - то там Пушкина, Лермонтова и других чуваков. А мне это совсем и не нужно, правда, пацаны. Одно только в башке лишнее мельтешение, честно слово!

Олигарх. Честное слово?

Алёшка. Точно. Чем больше знаешь, тем тоскливее жить становится. От образования весь вред. Сам подумай (обращается к олигарху). Чуть что, в образованного тыкают! Он и есть главный виновник. И чаще всего так и бывает. И я как - то следил за такими. Говорят, не хрена непонятно. А некоторые, аж, по три образования имеют и всё главное такие, что язык сломаешь, а сказать не можно.

Крутой. Что к парню пристаёте да еще на недостатки указываете. Так не учат. Учат так: раз, два, три по морде. Вот и вся учеба.

Настя. Такую учебу мы уже проходили и проходим все в избытке. Главное, к парню не приставайте. Пару слов сказали, пинков врезали, прутьями, скажем, выпороли по первое число. Вот и хорошо. Вот и достаточно. Никаких проблем.

Склон. Покидали камни в лицо. Покипела кровь ручьём, но, коли, видишь, куда глазом не пораскинь везде заваривается каша, которая кидается в голову, а на ветер бросается у добрых людей, то ведь у каждого в нашей жизни дефект есть, а потому Алешка Алешкой, его выдрать бы общими усилиями за его образованность хреновую. Но до этого дело ещё дойдет.

Олигарх. А до чего сейчас дело дойти может?

Склон. Оно не может. Оно уже дошло. Куда за два года нами отложенный обща подевался? Вот в чем теперешний вопрос!

Крутой. Как подевался!?

Квашенная. Поди, ж, не ври!

Творец. А куда ему деваться? На месте он. Скло, как всегда на всех нас волну катит, воровство среди своих ищет.

Настя. Присыпкин и Увальнев о нашей запаске не знали, не ведали. А Хруст не мог, поскольку сам вор, этого в своем балагане сделать.

Хруст. А что Хруст? Его задача своё брать, чужое не отпускать, а до общего ему и дела нет. За здорово живешь на Хруста нечего воду лить, за живое затрагивать. Не жеребячей ли это породы дело? Не Алёшкина ли?

Склон. На Алешку такое не похоже, а вот что каша заварилась, то сразу ясное дело и заговор молчания здесь нечего устраивать, правда, Кривонос?

Кривонос. Про место заначки знали, ты, я да Олигарх. С нас и спрос.

Крутой. А Алешка, где был в это время, когда вы в последний раз значку проверяли?

Анна. А лясы с Наташкой растирал тут же, пока вы, затаившись там (указывает на перегородку) сопели да кряхтели, мудрились, куда заначку положить.

Крутой. А и правда.(бьёт Актёрку по лицу). Говори, мерзавец, твоих рук дело! Где деньги!

Алёшка (отскакивая). А я почем знаю. Вы прятали. Ваше дело и меж собой разбираться. Мне бы в своих гляделках с Наташкой разобраться, а до ваших шуры - муры и дела нет. Чуть что, сразу Алёшка. А Алёшка к этому делу и прикосновения не имеет. А вы свои луженые глотки надрываете да не мудрствуя лукаво бочку с деньгами мне паяете. Разбирайтесь меж собой. Я побожиться могу, не моих это рук и глаз дело.

Хруст. По морде, этот самый Алешка заслуживает, но доказательства нужны, Кривонос.

Кривонос. Какие еще доказательства. И без доказательств всё ясно.

Творец. Интересное дело, собирали, собирали по маленькой толике и теперь всё фук, что ли? Такого уговора про меж нами не было.

Анна. Кто - то лопнет от смеху, а кто - то от жиру. Ведь мы же гадать должны были, кому эти деньги на становление в обществе выдать.

Настя. Гадать. Догадался кто - то себе куш отвалить, а теперь - то уж от нас всех в новую жизнь отвалит, мозги от нас набекрень зашевелит и к старой мерзопакостной жизни своими телесами повернется. И чистенький такой станет и светленький, как стеклышко. А мы здесь телесами своими вшей кормит будем да лишний раз душ принятьт побоимся, от чего у нас такой дух здесь, что хоть святых выноси стоймя стиоит и не выветривается.

Квашенная. А не выветриваеися потому, что ты с мужиками понатаскавшись, малую деньгу не отчисляешь на душ Присыпкину. Вон от Олигарха ничем не воняет. А от тебя за версту такой теплый дух идёт, что шатает как от пьяни.

Настя (пытается рвать волосы Квашенной). А ты, старая карга, мне еще о санитарии говорить начинаешь, а сама кошатиной торгуешь на Казанском, дрянь мерзкая. Мои клиенты все ребята справные. Я в гостиницах у них всегда ванну принимаю.

Квашенная (отбиваясь от Насти с рёвом и криком). Какие гостиницы, по углам тёмным, по под заборным местам ты со своими клиентами валандаться только и можешь, тебя на это только и может хватить..

Анна. Мужики вы, или не мужики. Да разнимите вы их!

Склон. С каких это пор, когда быбы дерутся, то их разнимать нужно. До смертоубийства всё равно не дойдет. А так заместо телевизора. Крутой - то наш до сих пор наладить не может.

Олигарх разнимает дерущихся женщин.

Кривонос. Ну, что, кровь пополировали? И будет. К нашим баранам вернёмся. Кто деньги стибрил? А!?

Олигарх. А по моему деньги освоил Творец. Он нам всё лапшу на уши вешает, о прошлой своей распрекрасной жизни рассказывает. Вот он туда раньше нас всех и вознамерился возвратиться (хватает Творца за шиворот).

Творец (срывающимся от возмущения голосом). Поклёп, истинный поклёп. Я от совковой жизни ушел, я этой жизни новых русских знать не желаю, я ничего знать не хочу, я в темноте жить хочу, а не к чему - то возрождаться.

Склон. Было дело. Говорил всё это и не раз. А теперь откуда нам знать, может переметнулся в своих убеждениях. А?!

Крутой. Да, куда ему переметываться. Кому и где он может быть нужен. В кардабалете Бротшого подвизался. Да, ногу зашиб, так зашиб, что после этого и пить стал и был из Большого вышеблен за ненадобностью.

Анна ( бледнеет). Боже мой! Боже мой!

Творец (выраваясь из рук Олигарха). Как есть правда. Только откуда ты это всё знаешь, Крутой?

Крутой. Справки наводил, когда с тобой маялся по скамейкам улицы на ночь, а ты с пьяни всё выбалтывал, а помнить ничего не помнишь по причине алкогольной беспамятности и глупости, поскольку все мозги у тебя в свое время в ноги от плясок твоих ушли. Да и соседи по лавкам мне о тебе сказ рассказывали. А одна дамочка, проходя мимо нашей с тобой подстилки, на котрой мы ютились даже причитала о том, какие ты в прыжках фортеля выкидывал, когда "Лебединое озеро" смотрела в бытность с твоим участием.

Анна. Боже мой. Боже мой! (обращаясь в Творцу) . Так твоя фамилия Пламене? Господи, как я сращу тебя не узнала. Что же с тобой стало! Как ты на сея не похож.

Творец (всматривается внимательно в Анну). Постой! Так это ты в танце трех лебедей участие принимала?

Анна. Я, я это была. А после травмы никому не стала нужна. У нас ведь в театре жизни срок маленький.

Склон. "Мы артисты, наше место в буфэте!" - Это мы проходили и часто даже на сцене повторяли. А кто деньги - то стибрил? Вот в чём гамлетовский вопрос!

ЗАНАВЕС

АКТ ВТОРОЙ

Та же обстановка.

Вечереет. Склон, Олигарх режутся в шахматы. Крутой и Увальнев играют на интерес в шашки. Помещение освещено двумя лампами дневого света, вертикально установленным по диагонали комнаты. Анна сидит за столом, подперев голову руками, и, порою, горько подвывает.

Склон (напевая "Взвейтесь соколы орлами…", прерывая напев при каждом очередном ходе, объявляет Олигарху). А мы вот вам, какую дулю придумали….

Олигарх (положение дел которого на шахматной доске плачевное, чертыхается, повторяет одно и тоже). А мы вам, - наше с кепочкой.

Появляется прорицатель. Хотя видно, что здесь он в первый раз, но чувствует себя свободно и раскованно, словно не первый год здесь обитает, всех давно знает и все его привечают. Направляется к столу и садится напротив Анны.

Увальнев (не поворачивая головы от доски с шашками). А представиться надо людям? Или только сам человек? Кто таков и откуда!?

Прорицатель. Я как шило вместо мыла. Хотя и скользкий, - но для людской пользы. А вам, господин хороший, привет от Михал Иваныча, что как красная рыба чавыча, вот, как есть всех Бог знает, а к вам на представление кидает. А сказал мне господин наш Михал Иваныч Присыпкин, передавай мой привет Увальневу от меня и Мастера. Пусть тебя полюбит и не притесняет.

Увальнев. Я ориентацию на стариков не имею, а потому и любить мне тебя резону, старая мухобойка, смысла нет. А что ещё Присыпкин мог тебе предать, что ты заведомо здесь обитать можешь?

Прорицатель. А еще велел передать цифры как пароль, что ли: 5 -15 - 25. Вот и всё, всё, как на духу говорю.

Увальнев. А это другое дело, старый скоморох, располагайся, угощайся из своего корыта.

Прорицатель (чувствуя себя, точно уже как рыба в воде, обращается к Анне). А что грустишь немолодая молодица, или луна, что скоро к нам в подвал заглянет, обижает?

Олигарх. Да не тронь ты её новый добрый человек! Не вяжись ко всякому без всякого, а то и по физиономии можно для знакомства схлопотать за лишнее любопытство.

Склон (прекращая напевать). Почто ты за последнее время для нее заступником стал? Или любовь к ней подкатывать вознамерился.

Олигарх. Чтобы ни было, Склон, твоё дело сопливая сторона, хотя ты меня в шахматы и обставляешь, но намеки мерзопакостные делать права не имеешь даже понарошке, хотя ты и бывший артист, потому как теперь в нашем положении мы все здесь равны и один другого не лучше.

Увальнев. Не положим, а точно мы все здесь не равны и ты мне ровней уже никогда не станешь, потому, как из ямы нашей демократии никто в России не поднимается, разве что там, в загранке, такое бывает. А потому не меряй всех своим рылом на себя.

Склон (встает в рост и отдает честь Увальневу). Слышишь, что начальство говорит, Олигарх! Начальство всегда правду говорит. И перечить, перечить, Олигарх, не советую. Потому как наш начальник не просто прав, а в корень зрит.

Прорицатель. У хорошего человека, когда он даже другим делом занимается, око не дремлет. А потому молодица пошто в такой вечер грустна?

Крутой (делая очередной ход в шашки с Увальневым). А коли ты такой пытливый, то и подумай, мудрая твоя головушка, о чём грустит наша девушка.

Склон. А грустит она о том, что годики её как стрелки на часиках своё уже протикали, а она здесь с нами мыкается, а не в примах Большого с каблука на носок вытанцовывает.

Анна. Не бередили бы душу, охламоны проклятые, дайте своё отдумать и снова пережить. Это ведь как получается! Я Творца не признала, Творца, а он во мне меня не увидел. А мы вместе с ним почти всегда рука об руку были в Большом. И такой он был складный и сильный, такой живой.

Увальнев. А теперь на выжитый лимон похож. А ты на сморщенную картошку, хотя еще и в теле. Если бы тебя покормить да поласкать, то может и в себя бы пришла.

Прорицатель. Всё что снаружи человека, сначала в нём проявляется, внутри, значит, его самого. А потому крик, слёзы, подлость, негодование, - это уже потом. А сначала человек внутри себя звереет.

Увальнев. Это как так (прекращает играть)?

Прорицатель. А человек травму физическую или духовную получает и не сразу на всё реагирует, раздражается. Это потом у него появляется, когда он хорошую прошлую жизнь уже променял на нынешнюю тоже хорошую, поскольку это жизнь, и быть плохой просто не может. Но память ему говорит, что у него когда - то была та жизнь, что он уже её забыть не может. И вот он озлобляется, презирает смерть, идёт навстречу страданиям.

Увальнев. А что, старый жмых, что - то есть в твоих словах истинно правильного. Оттого и терроризм в наше время рождается.

Олигарх. Ой, да и вовсе не от того. А от жизни нашей кудрявой нынешней. При Сталине террор чечен возможен ли был? А это запрещение - ограничение прибалтами русского языка в школах, возможно ли было. Нет! А почему? А потому что ныне демкоратия у нас в стране. А демкоратия дорого стоит! Так что, если тебе в жизни хреново, то раздражение от жизни и её условий идет, старик, а не от себя и твоих внутренностей, что пахут только немытым телом, а слова понос словесный являют.

Прорицатель. Понос поносом и остается. А Слово оно истина Божия, оно - любовь. Нешто Любовь поносом может быть? Одумайся, добр человек.

Склон. Что - то ты совсем заговариваться стал, старче. Какой же он добрый?! Он злой. И иным быть не может. И покоя, и довольства ни в нём, ни вне него вовсе и нет и быть не может. Потому как все мы брошенные на произвол Судьбы по вине обстоятельств жизни. Мы ни на том, ни на этом берегу. А правду если сказать, то мы просто щель, впадина между берегами, щель эту когда нибудь залепят и исчезнет она за ненадобностью. И мы есть одна прямая ненадобность. И ты старик душу не береди, своими словами из прошлой не нашей жизни, открыть - то тебе нового нам всё равно нечего. А потому к девушке не приставай, поскольку у неё, как видишь, защитник объявился. Того и гляди, вызовет тебя драться на мясорубках, которых на самом деле у нас и нет. Разве что отхлестаете друг друга проводами от компьютера, если их Крутой вам взять позволит.

Крутой. А Крутой не позволит и очень даже не позволит, не для этого он всякую материю от счетных машин собирает, чтобы поединки между жильцами устраивать. И, вообще, охолонитесь. И горячку не порите. А ты, Склон, к дракам людей и тем более разной физической категории не склоняй. У тебя вечно желание людей веревкой повязать да заставить друг друга метелить и по мордасам слёзы размазывать.

Увальнев. А кто это вам позволит еще здесь мордобитие или там, всякое непотребное хлыстовство устраивать. Я как никак власть, а вы прах под моими ногами. И место отхожее приличное и постелю не за ваши сопливые деньги, а за наше обещественнное сострадание имеете и благодарить за то должны меня и Михал Иваныча Присыпкина, который здесь вам, общественным тараканам, место в приличном доме предоставляет и от мороза оберегает.

Прорицатель. Вот правильные слова, правильные. Потому как никто, никто во всей округе нам руку помощи не протягивает в этом Содоме и Гоморре, а кромя Михал Иваныча. Уж как я намаялся, как намаялся по подворотням, по углам с крысами и всякой нечестью, сыростью. И только Михал Иваныч в порядке свои места для нашего бездомного люда содержит и малую толику себе откусывает.

Входит Хруст, весь взъерошенный и обозленный.

Хруст. Не малую толику, а всё, сколько в пасти удержать может себе забирает и людей на катастрофу отправляет. Накукарекалась Настя, шалава мерзкая, ублюдочная. Сколько раз говорил ей, коли занимаешься своей древней профессией, то и занимайся. Хватит с тебя. Нет. Мое ремесло решила перенимать.

Крутой. Ну, уж, если Хруста из себя повывели и про любимую нашу шалаву, такие грозные словеса стал говорить, то, ясно дело, курыниксами пахнет.

Хруст. Какие еще шуры - муры? Просто Настюху застукали наши орлы из ведомства Увальнева с общаком нами собранным на черный день! Вот так - то.

Олигарх. О, Господи. Деньги наши по ветру пустила…

Увальнев. Так, вы, мерзопакостные твари, еще и общак от нас с Присыпкниым в стороне держите. А мы ни гу-гу. Так вам и надо. Буду требовать от Присыпкина котигентик поменять.

Склон. Кон - тин - гентик. Ещё надо найти таких покладистых дураков, как мы, что у вас с Присыпкиным ни туберкулёза, ни педикулеза, ни лишая и сами вам ну ни в чем не перечим и не мешаем. А так - то оно, конечно, разогнать бы взашей всю публику надо, поскольку общак дело серьёзное, но найти скромнее и честней помимо нашей бомжевальной братии будет вам, Увальнев, даже очень затруднительно, разве, что не в этом домишке, где народишко богатенький проживает и все такой деловой, что окромя себя никого и ничего не замечает и с Присыпкиным ручкается. Думаю на всякий случай. А вдруг стара власть вертаться будет.

Прорицатель. Старой власти, как изволишь говорить, вертаться нет резона. Без старой власти и нового общества не было бы. И демократией никто бы не стал заниматься. Это им всё понадобилось, старой власти.

Крутой. Ну, старик! Ну, филозоф! Правдолюбец. Конечно, ни таким как ты да я перестройки устраивать. Мы могли и на кухне потихонечку кости власти мыть. Но придумать её менять, это могла сделать только сама власть. Попридушили, попритерли самых ненавистных, да и шарахнули обществу новые мозги прикручивать, сердце да почки вымучивать.

Олигарх. А что плохого - то стало. Свобода есть. И Свобода аховская. Хочешь, сам себя в говно опускай. Хочешь, деньгу широко зарабатывай, меняй ориентацию, и у себя и за границей с протянутой рукой побирайся, и никто тебя не осудит, а осудит, то и не рассудит.

Хруст. Да, чёрт с ним, со временем и эпохой. Пусть и время, и эпоха в преисподней в котле кипят. Главное, это миг - и если он не наш, значит он чей - то.

Увальнев. А от того убыток.

Хруст. Так точно. И вам, и нам убыток. И молодёжи убыток, так как попсу ей гнать не позволят и к порядку призовут. А потому, и нам, и вам, Увальнев, при новой власти честь и поклонение. Так что выручай, Увальнев, Настюху - то.

Прорицатель. Выручай - то, оно, выручай, не серчай, но ручку - то позолотить надо, а то будешь биться как рыба об лед, или как глупый скот попрешь не туда. А потому нужна узда.

Увальнев. Узда - то есть. И та про вашу честь. Только ведь от общака нам с Присыпкиным теперь и отщипнуть не будет никакой возможности, поскольку его Настюха засветила по своей шалавной глупости. А вы все вообще ничего не увидите. А заберет - то всё Мастер. Он на такие ходы фломастер - ломастер употребляет и случайно Настюху -то и затереть может фломастром - то.

Прорицатель. Так что не Вы, а Хруст тоже должен быть не пуст.

Хруст. А ты, стародиво заморское, откуда мою кличку - то знаешь?

Прорицатель. А у меня ни ухо, ни рыло, а просьба в горле застыла. И просьбу ту Алешкин дядька накукарекал, когда меня в своем загородном сидении привечал и не молчал, как вы тут проживаете и деньги, скопидомя собираете. Оттого и просьба к тебе от него оставить Алешку в покое, то - есть без всякого, значит местного воспитания и к нему, дядьке, значит направить на предмет изучения нелюбимых Алешкой Пушкина и Лермонтов и прочих классиков и рядом стоящих. Потому как у дядьки он единственный в своем роде родственник. А за то дядька Алёшкин отблагодарит вас ящиком маслин и смазанными мясорубками, что вам, как он знает, необходимы, а то он всю эту молотильную пищу чеченам отдаст или в Абхазию переправит.

Хруст. Час часом не легче. Ну, думал, какой - то старик, задним проходом вздыхающий пришел. А оно вот как получается. Куда ни глянь. Все везде схвачено, учтено и перелопачено. Ты бы, Увальнев, помог, а? Твоя епархия.

Увальнев (смешивает шашки). Пойду. Может и помогу. О цене, разговор дальше. Деньги, конечно, накрылись. Зато, какая правда для вас открылась. Сами у себя воруете. Делиться не делитесь. А, наверное, денег бы хватило каждому по новой квартире, а?

Крест. А он еще что - то все не допонял. Если так обернулось, что всё и всех мы потеряли, то неужто, захотим после нескольких лет само житья - бытья обратно к оседлой жизни вертаться? Я - против.

Анна. А за всех не зарекайся. Как бы я хотела повернуть часть жизни. Только куда, куда вернуться? На что есть и пить и как заработать, и стоит ли работать, когда все же многого уже и не надо. А коли и околеешь, то всегда на тебя пластиковый пакет найдется. А крематорий скидку сделает, поскольку земля всё равно такая дорогая, что в неё и не положат.

Прорицатель. Анюта, ты еще не погнута, можешь распрямиться, одеться, оживиться…

Анна (мечтательно). А как это сделать?

Олигарх. Пьянь забыть, себя умыть и перестать выть.

Вбегает Кривонос и быстро рыскает повсей площади жилья.

Кривонос. Вы здесь, я вижу, блистательными мудиями занимаетесь, к жизни старой возвращаться покаянно лыжи намыливаете, пьянствовать приглашаете прекратить, а того ведать не ведаете, что о Настёне известно не только Мастеру и Хрусту, но и битниковским зимородкам, что, услышав о вашем хорошем бытье - житье и припасании своевременном общака, порешили среди вас дурней шмон навести.

Склон. А что? Логично. Если деньги в общаке имели и хорошие деньги, а они засветились и до м - в -д, ф -с-б донеслось, то как тут шмон слабакам не устроить.

Крутой. Вот вам и шерше - неглиже.

Кривонос. А где Увальнев? Где наш защитник и спаситель.

Склон. А спаситель тихо спасся, хотя надеяться станем, что он к Мастеру удалиться изволил, чтобы наши и свои дела улаживать.

Прорицатель. И чудненько, и ладненько, а если не побьют, то будет сладенько. А потому совет мой, как явится Алешка, то его в пелены запаковать да к дядьке и переслать с наказом: "Защити сирот бедны и мощи не имеющих и наставь своей мудростью на приятное движение нашей мысли так, чтобы в этой свистопляски мы все выпутались.

Хруст. Кто о чём, а этот всё о своём печется. Дядька - то тебя субсидией одарил, чтобы ты свою старость поддержал денежными витаминами! Или как тебя понимать?

Прорицатель. А ты, мил человек, никак меня не понимай, А на субсидии мои себя, что тебе заглядывать. Лично я уже отзаглядывался за других. А просто мальцу желательно помочь, если ему все условия создаются.

Хруст. А пошто это мы должны о чьих - то бедах заботиться. Когда общак собирали каждый о своём думал, каждый мог себе представит, когда, вдруг, на его долю счастье выскочит.

Кривонос. Думать могли все, что им вздумается. Но только эта мерзкая шалава всем нос утерла, и всё про себя решила.

Анна. Захотела улизнуть и хорошо на наши деньги пожить. Как хорошо тогда жить, когда денег много и всё, ну положительно всё можно себе позволить(мечтательно замолкает).

Олигарх. Ну, и что? А чтобы ты сделала с этими самыми деньгами?

Крутой. А что здесь думать и гадать. Она бы их по ветру пустила. Ведь она попросту больше ничего и никогда не могла делать. Даже и тогда, когда у неё нога целая была. Всё равно она вместе со своими товарками кушала, жрала, шамала и не съеденное и выпитое выпивала и доедала позднее. Да ничего, кроме как лясы точить, да жалобиться она бы и не смогла сделать. Но общак стибрила шалава, а эта даже и украсть не может. А может она только выть да свою распрекрасную и свободную жизнь вспоминать, хотя и вспомнить - то путного нечего. Всё серый, бесподобно серый бедлам.

Появляется Василиса, с ней Наташа. На сцену кто - то с силой выталкивает Алешку, а за ним на сцену вкатывается клетка на колёсах, где стоит растрепанная в порванной одежде, с фингалом под глазом, измочаленная Настя.

Кровонос. Час от часу не легче.

Склон. Вот явление, так явление честного братства.

Василиса. Благодарите дядю!

Наташа. Вы его всё за глаза ругаете. А он хороший.

Прорицатель. Он хороший, он хороший. Надо быть со всеми строже. Слава Богу, и малец живой. То - то дядька его обрадуется.

Хруст. Как ее из клетки - то вызволить?

Кривонос. А на кой ляд её еще из клетки вызволять? За такое на ремни порезать мало. А вызволять! Пусть там и сидит. Место теперь её это.

Анна. Жестокость, Кривонос, она при всякой жизни жестокостью остается. Настя, и зачем тебе это было нужно?

Настя молчит и лишь как - то, поводя блезумным взглядом, озирается на будто бы незнакомую ей комнату.

Хруст. Это всегда так бывает, когда первый раз по большому делу кто засыпется. Ну и становится как сам не свой. Помню старшой рассказывал нам, что когда их поймали с поличным ворованным, а это оказались вещи, как потом обнаружилось, писателя Толстого.

Кривонос. А, помню я это дело. И вещи, всё не простые, а золотые, любил дорогие безделушки пролетарский граф, квартиру которого после его смерти, малость, пощипали. Но публика затем каялась и село.

Хруст. Мг-у-у-у. Малость не малость, подняли, как мне кукарекали, весь полк и ну искать. Ничего не пропало и всё нашлось.

Василиса. И здесь ничего не пропало.

Наташа. Деньги отобрали, малость поучили, совсем немного. Так что у неё не только желание воровать деньги больше не появится, но и просто сыграть на интерес не с кем будет. Поскольку напугали её до смерти. И у неё она падучей не было, но только она теперь говорить не может.

Василиса. И дядя ведь буквально выпросил, чтобы никуда ее не садили, а чтобы теперь она жила здесь у вас, но только в клетке. А вы ее и кормить с этих пор будете, раз она вас обокрала.

Наташа. А она жиреть теперь будет на ваших харчах, т.е. будете себе знать, как на общак зарабатывать и с соседями не делиться. Мне пальто по осени нужно, а вы на общак зарабатываете.

Василиса. Что торговать? - если есть чем торговать, то дело простое, а если нет, то нужно все прекращать и торговать тем, что и кто умеет сделать.

Кривонос. А ты, конечно, всему этому делу учить будешь, слышишь, Хруст?

. Её жалеть надо, с клетки освободить, а парня к отсылке в дядино Сковородино готовить следует.

Склон. Он там с котом Матроскиным задружит. И ему некогда будет вспоминать, как вспарывать карманы честных пассажиров.

Крутой. А вот и нет. Такой орёл этого самого кота Матроскина вместе с шариком снова кому - то, найдёт кому, на мех да на мясо продавать будет. А дядьку он во гробе видел, он ему с лермонтовичами и пушкинзонами вовсе и не нужен.

Алёшка. Господи, как я вас бомжатников образованных терпеть - то не могу, кто бы только знал. Взять бы всех вас да в мясорубку как животных бездомных. Всё изображаете из себя. Интеллигенты говённые. И никому не нужны, а всё указуют праведный путь.

Прорицатель. А ты бы, малец, охолонился немного, послушал, что старшие говорят. Ведь они….

Алёшка. Они мне обрыдли выше маковки. Смотреть в рот каждому, и есть его глазами раз оне старшие, вот еще, нафиг нужно.

Кривонос. На тебе от души, чтобы тебя вши заели (ударяет Алёшку по шее и в живот, от чего тот падает и ползет в угол).

Хруст. И от меня получи, щенок ( пинком добавляет Алешке). Заткни поддувало и молчи. Говори, когда просят, гадёныш!

Прорицатель. А как нам вызволить из клетки Настю, вон оно как получается. С человеком - то так обращаться не след. Клетка - это для осужденных и подследственных. А у клетки и выхода нет, он заварен!

Хруст. И, правда, заварен! Ну, мы рашпилем.

Крутой. А может пусть пока денёк посидит, покукует в клетке - то. Иль забыли. Она ведь сперла общак.

Кривонос. И так его затуманила, что, чай, один Мастер да Присыпкин его могли забрать.

Наташа. А Михал Иваныч вовсе ничего и не забирали. А только громко кричали, что за свиньи эти бомжатники. Не могли за малость ему на сохранение отдать!

Кривонос. Ну да, держи карман шире.

Хруст. Вестимо, всем делить, всем отдавать и как всегда поровну. Социализм в демократии. Ещё чего! Крутой! Пилку, давай! Пилить будем, Настюху вызволять.

Крутой. А к чёрту её, воровку.

Кривонос. Ты, думай, не заговаривайся. Сам чистюля, паяльниковый смерд, компьютерный болванчик. Шарило помойное. Чистым делом бы занимался как мы с Хрустом. Такие ответы бы не заковыривал, идиотушко инженерного дела.

Крутой. А што такого сказал, чувствительные какие все. Да и вытянем мы ее, а она сейчас не в себе, она ведь по вечеру кого - нибудь и ножичком пырнуть может. Я жалеючи. Вишь как пялится, пялится и молчит.

Прорицатель. В ней душа стучит, а потому и слов от нее нет. Она сейчас ни печали, ни гнева в себе не имеет. А презирать её страдания, это всё равно, что презирать саму жизнь. Пока для неё уразумение важно.

Склон. Слушай, Прорицатель, ты что? Мудрец, философ? Я что - то не пойму. Ты нам какую туфту гонишь? Тебе что? Больше всех надо. Ты зачем в разговор интересов не твоих маятником встреваешь. Или у тебя ко всему свой интерес есть, сознавайся?! Она деньги, эта фря сперла!

Настя (превозмогая себя, с усилием) Ужасно хочу жить, ужасно! А я деньги не брала, не брала я!

Василиса. Как не брала? А кто взял, у кого эти самы гроши найдены были?

Наташа. Да, точно, она. Я сама видела, как Михал Иваныч говорил.

Настя. Деньги у меня оказались, это верно! Но я их не брала. Деньги эти в мою сумку с бельем нательным кто - то подложил.

Кривонос. Что за чушь собачью годишь. Как деньги в твоей сумке могли оказаться, если ты их сама не взяла. Кто их тебе мог подарить?

Анна. Мог кто - то и подбросить, что эта шалава вынесла на свет божий, а затем с этими деньгами её по бабской слабости её и застукать. А подбросить мог только один из троих, кто знал, где эта заначка для сохранения лежала. А знали это, ты, Кривонос, больше всех пекущейся о значке Склон, ну и Олигарх.

Василиса. Значит кто - то и положил не туда значку вместо ей положенного схрона. Ну, теперь, то она, то есть заначка, всё равно для вас плакала. Может и мне от неё что - то Михал Иваныч отстегнёт.

Крутой. Ну, уж, точно, себя - то вы никогда не обидите. Нам урон, вам зато прибыль. Где мы потеряем, то вы завсегда в дамках, племя Евино. Только это ещё бабушка надвое сказала. Правду ли, стерва шалавая, нам здесь мозги пудрит.

Хруст. А может она и не пудрит. А правду бубнит. Может кому - то из вас трёх деньга для одного понадобилась. И кто - то ей в вещи и подбросил. А! Почем знаю. Были честные. А теперь кто - то и сучит, может сдаться. (Вызволяет Настю из металлического плена, с помощью лома прогибая прутья клетки).

Настя с трудом вылазит из клетки и ложится на лавку возле стола.

Настя. И схватили меня, словно знали, что деньги в моей сумке лежат. Вот моё подозрение.

Крутой. А что скажите, господа бомжатники!

Прорицатель. Может такое быть, может, братушки. Покайтесь, покайтесь. Денег всё равно не вернуть.

Кривонос. И каяться нечего бурдюк, дерьмовой философией набитый. Вором не был. И молчи. Вор он и есть вор. Но общака касаться не будет никогда.

Прорицатель. Коли так, то и то правда, значит, не ты мил человек, а подельники твои неправедное дело сотворили. Такое замечается тогда направление мысли.

Присыпкин (вбегает). Идиоты. Мастер как заслуженный ветеран весь ваш общак на себя решил обратить, чтоб не повадно другим было. Покупает на ваш общак золото. И зололтые нити себе вставлять будет для прочности и омоложения. А вы, дурьи головы, не с чем теперь остаётесь, ясненько вам положение дел. Прокукарекали вы, прожлобились. Уплывает теперь ваше довольствие деньгами в честные руки Мастера как пострадавшего в конфликтах нашей страны за вас и ваше здесь бомжатное счастливое житьё - бытьё. Радуйтесь и веселитесь от души. Так вам и надо. И сказал я мастеру, что он молодец. И премий нам с вашего общака никакой не будет, так как честное дело здоровья Мастера выше всего, как мне передал Увальнев. Вот и сказке конец и делу венец.

Творец (появляется в дверях комнаты пьяный). Сказке не конец, а самое начало. Я когда из бара вываливался и не пьяный был, точно вам говорю, видел как Мастер и дядька Алёшкин вместе усаживались в мере, и охранникам говорили, чтобы за ними следовали не иначе как в этот дом. Только на какой этаж и квартиру не помню. А они на эту тему и не говорили. Точно теперь вспомнил.

Присыпкин. Дык они у нас здесь на верхотуре, что ли?!

Квашенная. Точно так. Сама ихнюю машину и охранников видела, пробираясь тихой сапой сюда. Здесь они, голубчики, здесь точно, подъезда два - три отсюда. К лифту скоростному шли. Вот как на духу говорю. И не вру, ей Богу.

Увальнев (появляется при последних словах Квашенной). Что это такое за столпотворение у тебя Присыпкин?! начальство жалует собственной персоной?!

Крутой. Ну, если дядька Алешки да Мастер не только знакомы, но и кумятся, то в этом и нужно искать разгадку, кто захоманил деньги наши, кому они всех больше нужны были. Вопрос, по моему, ясен. Давайте теперь Алешку в заложники брать. Иначе нам всем не сдобровать. А?!

ЗАНАВЕС

АКТ ТРЕТИЙ

Угол дома современной европостройки, высота которого уходит в перспективе за пределы верха сцены. Виден лаз в подвальное помещении дома, из которого медленно с трудом появляется измочаленная Настя. Напротив дома нечто вроде временной летней забегаловки, где торгуют пивом и бутербродами на скорую руку. За столиком Творец быстрыми движения подсчитывает наличную мелочь. Квашенная подметает пол забегаловки. Крутой сидит за столом спиной к сцене и наскоро заправляется горячим из разовой посуды. Прорицатель ласково поглядывает кругом и радуется текущему моменту хорошей погоды. Творец, Олигарх и Склон в глубине забегаловки что - то таинственно обсуждают, но их голосов не слышно.

Настя(усаживаясь за один из столов). За что мучали, ума не приложу.

Наташа (появляясь из подсобки забегаловки на правах обслуживающего персонала). А что и удивительного? Деньги - то разве не у тебя нашли.

Василиса(голос из подсобки). Да всё в баксах, в баксах всё, не иначе.

Настя (через силу выговаривая слова). А тебе - то откуда всё это известно, лахудра присыпкинская, ни души в тебе не сердца?

Василиса. Кто лахудра и копеечная подстилка, так это ты и есть. А я при Михал Ивановиче состою как жена, поскольку жена у него умерла, так теперь я гражданская жена его, вот. И не такой твари обо мне судить, рядить и словеса похабные произносить.

Настя. Так Присыпкин, видимо двоеженец, Вас у него, как всем известно двое, ты да Наташка, а может и еще кто - то, когда он по баням шастает, есть.

Василиса выбегает из подсобки, а Наташа грязной тряпкой пытается хлестать Настю. Настя уклоняется от ударов, а Василиса в спешке натыкается на Квашенную. Обе падают под дружный смех окружающих. И смолкают при появлении хмурого Увальнева.

Увальнев. Так вот, господа бомжи, готовьтесь. Насчёт на вас всех вместе взятых. Ночью вся мужская половина за работу. Ящики перегружать. Сюда в вечеру подъедет пара машин. Из одной в другую, чтобы споро, быстро и без проволочек из одной взяли в другую погрузили.

Склон. А мы как будто бы и не грузчики и к вам такими не нанимались. А деньгу свою исправно платим, несмотря на все наши потери и неясности с убытками.

Увальнев. А тебе бы наш приблудный гамлет - иудушка и помолчать бы следовало. А то много, очень много говоришь, а своего мерзкого норова скрыть и не можешь.

Склон. А мне ваши беспочвенные намеки даже и вовсе ни к чему. Поскольку в карты я играю. Играю. С бабами валандаюсь. Валандаюсь. Но вам до этого не должно быть совсем никакого дела.

Увальнев. Может дела - то никакого нет, но есть. И милиции, и полиции, и даже воровскому шалману до таких людей всегда дело есть. Потому как такие люди всегда, хотя и за словом в карман не лезут, но тайную мысль имеют и её осуществить пытаются.

Творец. Когда начальство загадками излагает, то к начальству особо прислушиваться надо. А не перечить ему. Не потому ли тебя из артистов раскассировали, что уже с помрежем шибко базарил?

Склон. Твоя бы, пьянь, молчала. Завыступал, кардабалетчик.

Творец. Да ведь как получается. Если я тебе не скажу как артист артисту, то ведь ты можешь только плетке поверить или мордобитию. Или какой еще другой действенной истине. А так может быть, действительно, всё в тихую сгрузим, загрузим. И неприятностей никаких нет. И все довольны.

Склон.Тебе бы только под чью - то дуду петь да смирнёхонько сидеть. А так, чтобы за коллектив постоять и его права защищать, то тебя не было и нет.

Прорицатель. Но весь ответ не в том, что вы друг друга поедом едите, а в том, что презираете саму жизнь уедами и скабрезными шутками, изъязвляя себя.

Увальнев. Этого бы всё ничего, это бы всё ничего, предсказатель ты наш сиюминутный, а дело все в другом. И это другое в том, что на пачках Настюхиных долларов и на белье её, что у неё лежали, твои, Склон, пальчики в ведомстве Мастера обнаружены. Вот как это ты своим гамлетовским разумением объяснишь Мастеру, а потом может быть и своим ребятам, с которым ты от Михал Иваныча да и от меня попрятал, хотя мне по этому поводу письменные обязательства, когда здесь тебя замороженного отхаживали и теплом отогревали, собственноручно написал.

Все, как игрушечные ваньки - встаньки, разворачиваются и молча смотрят на Склона, ожидая, что он скажет.

Склон. А зачем вы всё это прилюдно говорить стали? Вот в чем вопрос!

Увальнев. А потому я так прямо этот вопрос ставлю, что ты Наташке по женской части что - то такое непотребное сотворил. От чего я на тебя злой и злость моя теперь не проходит.

Наташа. Дядя! Зачем вы так. Может это и не он совсем.

Настя. А может это совсем и не Склон. А может это сам Михал Иваныч виноват.

Василиса. Ещё чего! Опять за своё, тварюга.

Увальнев. Про Михал Иваныча, это мы как - нибудь про себя разберёмся. Это ты, правда, шалава, говоришь. Только доподлинно известно, что Михал Иваныч к зачатию детей не склонный. И есть доказательства, что твоих блудных частей тела это паскудное дело. Так что ты и мне ответить должен и сотоварищам своим, которым ты заначку своими руками прятал, а затем стибрил, а, испугавшись чему - то, запрятал Насте эту заначку. А уж дальше дело Мастера боялось, но развязалось. Отчего эти деньги мы с Михал Иванычем даже взять про себя не могли. Всё на омоложение золотыми нитями пошло Мастеру. Так что для начала не противься погрузке - выгрузке (уходит).

Появляется Кривонос.

Кривонос. Что на все обвинения, что Увальнев тебе заявил, скажешь, Склон? Милиция, она, хоть и милиция, а в будущем полиция, но при необходимости в корень бдит. Что ответишь, друг наш ситный, Склон? Ты шкура, мерзкая, или как?

Склон. И отвечу. И скажу. Скажу, что эта камарилья Увальнев да Присыпкин добираются до нашего добра, и это единому дураку понятно, но, видно, не тебе, Кривонос. А потому, действительно, решил деньги другое место переложить, вас с Олигархом не ставя в известность, поскольку оба вы чем - то на стороне озабочены были. А Наташка мне сказала, что знают начальники наши про заначку общаковскую, а потому я её скоренько взял. Но здесь пошли все разговаривать на темы житья - бытья нашего. И тут же появляется Присыпкин да Увальнев почти друг за дружкой, что тень одна мурлоподобная. Думаю, что и собыском меня поспешат. Вот и сунул я заначку Настюхе. Всё равно она в свою сумку не заглыдывает. А если бы и заглядывала, то от неё, то есть сумки, так дурно не воняла. Подумал, что вонизм Настюхиной сумки, отвлечет начальников наших от досмотра. Так и случилось. Почём я знаю, что ребята Мастера на Настю позарятся. Будто им и другие услуги оказать не могут.

Кривонос. Ты дело говори, а не вокруг ходи. Ты по делу ничего такого ясного не сказал. И кроме твоих пожеланий всё не понятно. А ведь закон есть. Взял деньги общака, но один к ним прикасаться не имеешь права. А ты в одиночку цап - царапнул. Оттого ты наш закон нарушил. И всё наказание тебе одному нести.

Склон. Может мне нести наказание, но за то, что Насте по испугу своему случайному в бельишко заначку затырил. А не потому, что на деньги общие позарился. Этого на душу не беру.

Настя. А я видела, что он какие - то деньги считал. Считал он быстро, как в колоды карты сбрасывает, словно кассиром многие годы работал.

Склон. Кассиром не был. А в карты играю, оттого и деньги быстро сосчитать могу и даже очень.

Наташа. Врёт он все. А мне говорил, чтобы немного ждала, деньги у него будут. И большие. И что уже у него созрел план. И он перестанет быть бомжатником, а станет бизнесменом и будет давать деньги под проценты и уже договорился с Кривоносом, как они деньгами будут распоряжаться.

Кривонос. Что несешь, кудлатая болонка? Я об этом и не слухом, и не духом!

Творец. А вот тайну от бабы и не утаишь. Особливо, если с ней задумал жизнь куражить.

Квашенная. Так всех нас они собирались вокруг пальца обводить и себе привес в деньгах творить.

Крутой. А может всё это поклёп против нашего собрата по житью - бытью. А, может такое приключиться?

Хруст. Интересная песня затевается. Но знаю одно, сколько верёвочка не кудрявится, а на чьей - то шее опояшется. То, что ты, Склон, животик девочке делаешь. В том плохого и совсем отвратительного ничего не вижу, а в том, что уже так сразу и породниться с Увалнем да Михал Иванычем собираешься, то уже само по себе подозрительно.

Наташа. А что здесь подозрительного. Что случилось, то случилось.

Василиса. А ты, Наташка, сука подзаборная, с бомжатником связалась, лучше найти не могла.

Склон. Ну, плохо, хорошо ли, это нам самим решать, а не тебе подстилке присыпкинской. А бомжатник, так ведь бомж бомжатнику рознь. Ну, посеял талант свой без пользы, на дорогу его выбросил, а, общаясь с такой сволотой, как ты, твой дядя, и сожитель Присыпкин, понял я, что в своей совести еще не всё потерял, а с публикой вашей не скурвился. Только всё равно, заначку я вовсе и не брал. Я хотел её взять. Но её уже там не было. И деньги я обнаружил совсем в другом и даже очень интересном месте. А уже потом всё делал так, как вам всем сейчас и рассказал по правде, как на духу.

Крутой. И где же ты эту заначку обнаружил.

Склон. Обнаружил. У тебя в телевизоре. А вовсе не там, куда мы прятали её с Кривоносом и Олигархом.

Творец. Вот тебе бабушка и Юрьев день. Так получается, что общак, как перекати - поле сам по себе от одного к другому, еще более честному перекатывался, а у Настюхи и оказался. Во дают. Все собирают, все тырят, но никому, кроме Мастера, ничего не достаётся. Вот оно чудо, так чудо.

Хруст. Только чую я, что от этого самого чуда, кто - то с пером или в боку или в заднице окажется. Не иначе.

Прорицатель. Да. Уже совсем интересно получается жатники - бомжатники. В живой жизни при стесненных обстоятельствах жизнь куражили, недовльные были, а как свободу через новую власть получили, так и начали в палочку - выручалочку друг с другом играть и самой яркой жизненной правдой - деньгами, но не своими, пользоваться решили. И ну этой заначкой в футбол играть. Словно игра эта и есть самое, что ни есть, главное в жизни нашей.

Анна(с сожалением) А главнее денег в жизни нашей оказывается ничего и нет. Только мне кажется все это не так. И жизнь наша течет. Но как бы понарошку. То есть и совсем не течет, а стоит, как болото, как заводь, а в той ряске зеленых банкнот все руки свои омыть хотят, чтобы получить силу и новое дыхание в жизни.

Крутой. Вот оказывается как наши доморощенные философы женского пола как говорить умеют. Заслушаешься. Только всё это ни к чему. Потому как жизнь эту мы сами себе и подготовили.

Кривонос. Ещё чего. Сами всегда с усами. Начальство наше нам всю эту свободу теперешнюю запрограммировало и изготовило. Это им места для разворота плеч и рук не хватало. Свободы не было. А потому и брошен был опять же из начальства крик: "Бери свободы сколько хочешь".

Хруст. Вот этой свободой мы и стали запасы делать. Так что и Крутой, и Кривонос, и Склон, и уж, конечно Увальнев да Присыпкин это всё не разные люди. Это всё одного поля ягода. Ведь карманник от артиста как милиционер от совкового работника аппарата ничем не отличается в плане требования от других порядка и желения такой порядок не соблюдать самим. Это нам, честным ворам, терять нечего.

Присыпкин (появляется, запыхавшись). Есть ворам что терять. Есть. Профессиональные навыки. Потому как от таких воров как Хруст толку уже совсем нет. Они даже сворованный товар припрятать не смогли. И выброшенные тюки с поезда не смогли подобрать. Их чечены подобрали. Готовы вернуть. Не за понюх табака, а за малую пользу от нас всех. Перегрузить ящики мигом из одного тарантаса в другой, а что за тарантасы не говорят, но пригонят. Скоро машины у наших мест будут, а потому не спать, не расходиться, женщинам на стрёме стоять, а мужикам, засучив рукава действовать, действовать, действовать.А глупые разговоры промеж собой оставить, языки не точить, а бабам молчать потому, как дело требует тихости и послушания.

Склон. И правильно, и правильно. Деньги деньгами, а дело делом.

Крутой. А все же как - то не то получается. Собирали деньги, потеряли деньги. Кто украл неизвестно.А теперь, здрасте пожалуйста. О деньгах забудь, только о новых приказаниях помни. Как вы хотите, но вы что - то не то говорите, Михал Иваныч! А как же с деньгами быть. Деньги - то наши, кровные.

Присыпкин. Кровные, говоришь, на тебе подавись(показывает Крутому кукишь). Будто я о вас, идиотах не забочусь. А я забочусь. Договоренность с чеченами есть. Если быстро всё перегрузим, то восполнят ваши потери и в полном объеме вернутся ваши общаковые заначки.

Квашенная. А это не опасно? За это не посадят. А то меня оторопь берет, поскольку чечены теперь всегда по Москве, да и вдругих городах за что, если и платят, то все это в опасность для жизни нашей может быть и опасность для кого еще не знаю, что чувствую, что здесь не хорошо.

Присыпкин. Да не бойся ты, страдалица наша домашняя. Люди, везде люди. Не обядят. Мастер сказал. А Мастер зря слов не бросает да и сочувствие к вам проявил, сказав, что пропавшее не вернуть, но заработать его еще можно.

Олигарх. Ну, вы как хотите, а я спать пойду. Иначе мне по слабости здоровья все здесь начинаемое не выдержать и не осилить. Ноги у меня что - то затекли. И ты, Анна, помогла бы мне сойти в подвал, а то упереживался я тут со всеми вами.

Творец. Что - то за тобой слабости ног раньше не наблюдалось. Или ошибаюсь я?

Олигарх. Ошибаешься. Ты всегда не только ошибаешься, но и в жизни ничего не понимаешь. В Израиль бы тебя на выучку. Там многое люди уже давно понимают, особенно, если они там бомжами стали.

Крутой. Да Творца уже давно с его установками по жизни в мумию превратить время наступает. От него толка не раньше при совках не было и теперь уже не будет. Точно говорю.

Наташа. Творец, известное дело, творить может, но только в кардабалете. И то когда - то. А когда Анна нюни свои распустила, в память о прошлом слезу лила, этот самый Творец за деньги на потеху людскую на улице кукарекать стал.

Творец. А это совсем другое дело. Платят деньги, почему и не кукарекать, почему и псом не прикидываться. Мы артисты и талант у каждого свой. Если деньги платят, почему и не потешить за деньги публику. Все ей дешевле. Это в театрах да кино теперь не каждый нос сунет. Раньше по контрамрке ходили, а теперь разве что только другом театра стать сумеешь, то может разок за так попадешь на представление. А меня в театр тянет. Я люблю по-прежнему театр. Почему и самому клоуном денег перед людьми не заработать. В цирк же не пустят.

Олигарх. Хорошее дело говоришь, Творец. Всякий труд и клоуна, грузчика и помогильника, даже себе копающего могилу, может и должен быть оплачен. Скоморохом, клоуном у ковра при честной публике стоит ли только быть. Можно и совесть, и честь потерять. Пойдем, Анна. У меня давно к тебе разговор есть. Спросить тебя хочу. (удаляются в подвал дома).

Квашенная. Гусь да гагарочка, вот кто они такие, мне сдаётся.

Склон. А тебе за всеми глядеть да выглядывать и обсуждать, обсуждать, обсуждать. Ты лучше за своим помелом смотри, ведьма старая, да электрочайник блюди. Тогда и на душе и на сердце легче будет.

Квашенная. А ты мне не указ, срамник заскорузлый. За собой и своими проказами смотри лучше да помалкивай в носовой платок, которого у тебя и не было и нет потому, как бы не заплакать от того, что натворил. Михал Иваныч всё равно тебе твоих проделок и с деньгами, и с Наташкой не простит.

Склон. А это мы с Наташенькой обсудим еще. Это она со злобы, что от меня ей окончательного ответа не было за всё про всё. Пойдём, Натаха, моя птаха(увлекает Наташу за угол дома).

Кривонос. Я всегда говорил, что глупая это затея, -прятать общак и доверять его троим охранять. Не поймешь кто и за что в ответе. Склон ли виноват, я ли, а может Олигарх. О нём ведь вообще никто ничего не говорил.

Крутой. Но о нём никто и ничего не знает. Откуда человек появился и кто его привел.

Прорицатель. Не всегда так бывает, что про человека всё уже узнать можно. Лишний раз и вопрос задать постыдишься, коли и вопросы есть. А вдруг обидется, а вдруг накажет. В наших местах всякое бывает. Распрашиваешь, расспрашиваешь, а на утро и можешь и проснуться с пером в боку.

Хруст. Ой, как заговорил, что нашенские робята. Ой, как запел. Давно ли сам какие - то таинственные знаки Увальневу делал от Мастера. Как знать, может ты из соглядатаев…

Прорицатель. Был бы от них, то уж ты -то в первую очередь меня бы вычислил, а ведь не вычислил, значит не из них. А просто честный человек, у которого сердце на всякие пакости людские добром отвечает и за людей, таких как вы, страдает (собирает свой мешок и подается на выход).

Вбегает растревоженный Алешка.

Алёшка. Спасайте, помогайте. Продал меня Михал Иваныч моему дядьке снова не за понюх табаку. Забирает он меня к себе, словно я пьяница, какой - то.

Творец.(вслед уходящему Прорицателю). Ой, накличет он на нас беду, ой, накличет. (И обращается к Алёшке). А ты что дядьки испугался. Тебя,дурака, чему здесь учили. Вон какие учителя. Васька Хруст да Кривонос. Убежишь, обворуешь дядьку. Туда ему, видно, от тебя и дорога дальняя. Погадала бы, Квашенная.

Алёшка. Ну, да. Здесь и Васька, и Кривонос не помогут. Они, видно, дядьку моего тоже знают. Учиться заставит, это само собой. Это ужас как дрянь дрянью. А убежать не убежишь. Приставит в своем поместье бомжей - алкашей догляд за мной делать. Они у него там рабами ходят. И за дозу и так для развлечения неприятности мне сообща делать будут. Ну, вас. Пойду, потом разговор к Хрусту есть.

Квашенная. Погадать тебе, говоришь, творец. Это можно. А за гадание сколько даёшь? Или бесплатно? Такое бесплатно не делаю.

Творец. Зачем бесплатно. Порядок знаю. За бесплатно бьют надсадно. Но у меня водки бутылка есть. Вместе и разопьём. Пусть эти(оказывает на окружающих) сами по себе разбираются. А душа горит. Чарочку просит. И утешение от от карт требует. Что есть Судьба( с пафосом)!

Кривонос. Какая судьба для таких как ты, голытьба. Известное дело ничего в нынешнем не соображаешь и не можешь, только как побираться. К воровскому делу не приспособлен, для Михал Иваныча, что ноль - дырка от бублика. А туда же судьбой интересуется. Пшел вон.

В ответ Творец машет рукой. И уходит с Квашенной.

Крутой. Ох, и горазд ты, Кривонос, людей обижать. Тебе что Творец сделал? Безобидная птаха. Только и всего. А против безобидного зачем слова грозные и проклятущие говорить.

Хруст. Твоя бы молчала, инженер. Если человек дело говорит, указывает на бесполезность времяпровождения серых и убогих людей, которые всем мешают своими разговорами, то, как ты и дурь твоя мешать ему можешь. Сгинь лучше, а то ты давно у меня нехорошее чувство вызывать начинаешь.

Крутой (Насте). У меня бинты есть, в аптеке ставил компьютер, бартером отделались. Хочешь, Настя, поделюсь. Да мази какие - то обезболивающие дали, для себя в дело употребишь. Тогда идем.

Настя. Идем (уходят).

Хруст. Василиса! Кончать твоего благодетеля надо бы. А то все заначальствовался. Покоя никому не дает. И мальца забижает. На покой ему надо, если не уймется. А то ведь, смотри какая рыба незаменимая, всем нужная. Рот на деньгу разевает, словно не пескарь какой - то, а кашалот.

Василиса. Ну, уж ты и скажешь, Васька. А кто мне замес-то отца родного будет, кто меня приголубит и деньгу на омоложение даст. Мастер не даст. У него самого гарем целый. На выбор есть. Что как я пойду да пожалуюсь Михал Иванычу на твои такие паскудные беседы в присуствии посторонних.

Кривонос. А здесь, Василисушка, посторонних= и нет. Вот мой тебе ответ. На твой прямой вопрос. А жаловаться тебе не след ни на кого из нас. Поскольку жизнь твоя стоит еще меньше жизни Михал Иваныча.

Хруст. Ты сама раскинь своей головушкой. С Наташкой, сеструхой твоей, одновременно с тобой валандается. Непорядок это для человеческой жизни. Да и стар он для тебя. Ты вся такая ладная и в теле. А раз Михал Иваныч такое с вами стал делать, то и надоела ты ему, видно, горше редьки со своими упреками, так говорю Кривонос?

Кривонос. Так мой мудрый Василёк, так и есть. Начальник он, Михал Иваныч хороший. Но методы его уже нам не под силу терпеть. Ты бы ему сыпанула в чай ли, в водку ли чего, клофелин тебе вот. А мы по сусекам поскребём. И тебя не обойдем. А Василёк тебе драму пережить поможет. Так, Василек!

Василиса. А почём вы знаете, что я ему не передам нашего разговора. Что так и так, хотят тебя дорогой и любимы Михал Иваныч порешить Хруст да Кривонос моими руками и клофелин - то мне уже дали. Откуда этакая у вас уверенность, что я уже с вами ворами заодно?

Кривонос. Да не с нами вовсе. А сама с собой. Что этого касается, то нам это очень точно известно. Сама посуди, ты, только мне сейчас не перечь, ты уж послушай, пожалуйста. Ты дама видная и Михал Иванычу преданная, слов нет. А как он на твою преданность отвечает, хотя ты уже с ним шесть лет вместе. Ну, ты сама посуди, Наташка в твоём возрасте сейчас, а когда - то ты в этом возрасте щеголяла.

Хруст. А он, старый хрыч, ему всё моложе и моложе подавай. Я тебе скажу. Он мужик гулящий и ребенок у Наташки от него. Она его этим ребенком привязать хочет. У тебя - то от Михал Иваныча детей нет. А отсюда и разговоры, что бесплоден он.

Кривонос. А Наташку зря со Склоном путают. Конечно, чего в жизни не бывает. Ну, перепехнулись раз - другой со склоном. А у Склона витаминов настоящих мужских нет по причине его бомжевания и свободного от души пития. Вот он в настоящее время бесплоден.

Хруст. И как только ты свою силу характера Наташке покажешь, то есть Михал Иваныча клофелинчиком успокоишь, то поймет твоя Наташка, что никакой конкуренции между вами не было и быть не может. И всё хорошо будет и без денег не останешься. Да и я с тобой уже прятаться не буду, поскольку таскание по углам мне с тобой никак не надоело, но хочется по человечески обстоятельствами пользоваться. А то, как нелюди, какие - то ведем. Так что все шмотки и бабки в зелени и так, всё тебе достанется. И мы никому не позволим отдать. Так что тебе и резона нет нас Михал Иванычу закладывать. А Увальневу и повода никакого не будет выяснять кто - то сделал. А Склона мы найдём путь утихомирить. Тоже зазнался совсем. Околесицу несёт.

Василиса. А всё же боязно.

Хруст. Конечно боязно. Но начинать надо. Михал Иваныч по все статьям засветился. Забурел. Много требует. Хуже всякого начальника стал. Всё нам грехи поминает и денег требует. А сам? Нет такого дела, где руки не грел, походя всех, обманывая, и чести по чести не соблюдает.

Кривонос. А бояться не следует, просто надо взять себя в руки и не бояться. И человеку от клофелина вовсе и не больно. Давление падает, и человек тихо отходит. Все радуются и все спокойны. Был человек, и нет человека. Что здесь плохого. В вечность уходит. В разное время все там будем. Вот возьми, употребляй в чай или водочку. И сама увидишь, как тихо и спокойно всё пройдет. (Дает ампулы Василисе и та берет и прячет, а затем уходит).

Появляется Алешка.

Алёшка. Покоя мне не будет, видно, от моего родимого. Уж всё, казалось, по ихнему делаю. Ан, не так, нужно эдак.

Хруст. Что тебе всё не так. Что ты такой беспокойный. По нашему жить не хочешь. Брезгуешь. По ихнему жить тоже не желаешь. Учиться требуют. Что тебе еще надо.

Кривонос. Другие с голода, холода пухнут, куска не имеют, а этот из дома дяди состоятельного бегает, вытворяет черт знает что. То носки в дядиной микроволновке сушит, то дохлого кота в холодильнике держит. А дядя всё думает, когда он исправится. С нами о его воспитательной работе беседует.

Хруст. А вор, он вор и есть. Чему может научить. Я как украсть, продать и спрятать и снова украсть. А Кривонос, он хоть и вор - интеллигент, то есть по карманам шастает. Но всё равно, одним словом, вор. Так, что если ты к нам примкнуть хочешь, то мы ничего против такого оборота не имеем. Но для прихода к нам сделай, что попросим. И сразу с места побожись, что всё сделаешь, о чём бы тебя не попросили.

Алёшка. Правда, что ли? Да обо всё просите. Мне эта учеба патакой из горла идет. Все сделаю. Просите.

Хруст. А если согласен, то вот тебе первое задание. Сейчас(смотрит на часы) машины появятся. Народ наш засуетится, перегрузкой ящиков для чеченов займется, так ты вот что сделай(Хруст шепчет что - то Алешке и сует ему в карман какой - то предмет. Алёшка смотрит пристально на Хруста, затем на Кривоноса, который в знак согласия кивает головой, затем чешет затылок).

Алёшка. А я с вами, а не против вас, если меня с собой берете и с дядькой покончено, я против ничего не имею и дело мне порученное исполню.

Раздается работа моторов. С двух сторон сцены выдвигаются платформы крытых автмобилей. Почти одновременно из подвала появляются все жильцы мужчины, начинают грузить ящики с одного борта машины на другой, кряхтя и отпыхиваясь.

Склон (переносит ящики вместе с Творцом). Тяжелые, черт! Свинца набухали.

Творец. А, пустяки. Давай грохнем один ящик. Он расколется и мы увидим, что таскаем. Все ведь как никак, а любопытно. И кто еще платить будет. Неизвестно.

Крутой (слыша разговор, говорит Прорицателю). Тебе, старче, наверное это совсем не любопытно.

Прорицатель. От любопытства смертельным боем был неоднократно бит. А потому никакого такого желания не имею знать, что в этих тяжеленных ящиках смотри как скоро управляемся.

Крутой. Это споро пошло потому, что Хруст с Кривоносом тоже за дело взялись и не миндальничают. А кто за нами из начальства наблюдает?

Прорицатель. А вон появился Увальнев. С ним чечены уже расчитались. Гринами платят, то есть, баксами. Ой, доллары, доллары в стране Московии. Сколько рублей не ходит, а всё на грины счет идет. Кажись, все заканчиваем. Что это? У Творца рожа какая - то странная. Машины отъезжают. И все никак немоты хлебнули. А где Склон?

Алешка. А он на шило накололся. Его чечены с собой увезли как больного и потому в ящик положили. А Увальневу денег дали и пакеты на память оставили.

Прорицатель. То есть как это увезли Склона.

Алёшка . Говорю, старик, что себя плохо почувствовал. Потому и увезли. Чечены, народ жалостливый.

Творец. Ничего себе плохо почувствовал. Да он и пикнуть не успел, как весь побелел, белым полотном стал и завалился на бок, глаза на выкате.

Хруст. Бывает такое. Шок у него. Вот перетрудился человек. Не привык тяжести носить. Вот и всё. Ты,творец, оказывается попривычнее, стало быть будешь. А он послабее.

Кривонос. Пить надо меньше, на глазах с другими девушками упражняться не следует, а уж деньги чужие ему не принадлежащие и вовсе брать не стоит. Вот и ослабел человек. Часть пакетов чеченских пришлось оставить. В ящик Склона заправить. И в больницу его. Пусть отлеживается. Может меньше кудахтать станет. А что это за вой!?

Выбегает с криком Василиса.

Василиса. Михал Иваныч, Михал Иваныч, Михал Иваныч….!

Увальнев. Что Михал Иваныч?

Василиса. Похоже, он умер.

Увальнев и все остальные удивленно смотрят на Василису.

Василиса. Трезвый был. К вам собирался. Приложился к стаканчику, собираясь вам помогать. И вот… и вот… и вот. Умер.

Увальнев. А что сказал - то?

Василиса. А ничего не сказал. Просто взял и умер.

Увальнев ( простосердечно). Ну, коли помер, то это судьбинушка его таковая. Сейчас деньги погрузочные раздам. И займемся покойником. Всё как положено.

Все стоят и молчат. И даже про деньги забыли.

ЗАНАВЕС

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

Обстановка первого акта. На дворе ветер. Прорицатель, Творец и Крутой за столом. Перед ними бутылка водки, три бутылки пива. Настя в бинтах на широкой кровати стонет. Квашенная рядом с ней, утешает. Горят лампы двневного света.

Квашенная. Да все у тебя позади. Живая, живая осталась. Меня, когда побили никакого живого места на мне не было. А с тебя всё как с гуся вода, бинты только разве да на душе свербит. Это пройдет, милая. Все проходит.

Прорицатель. Все проходит. Кто в ад, а кто в рай все равно, в конце концов, нисходит. Прихлебывает выпивку из стакана и откусывает от солёного огурца. Кому что уготовано за грехи и добрые дела.

Творец. Ты, Прорицатель, не можешь, чтобы тень на плетень не навести. Хорошо Настюха отделалась. Шелобаны на теле только и остались. Не то, что Склон. Отмаялся.

Крутой. Говорят, проникающее ранение в сердце под левую лопатку получил колющим предметом, когда грузили чеченские ящики с мешками.

Творец. А я даже этого не заметил. Ящик впереди тащил, а Склон позади. Только чувствую, что ящик рывком вниз пошёл. Думал, как всегда, Склон шутить изволил. Оглядывюсь, а он уже белый белый и пена изо рта. И сказать ничего не успел, (переходит на шёпот) как из ящика мешки выволокли и туда вместо мешков Склона, трах! И дальше ящик в машину.

Квашенная. А машину эту здесь близёхонько мужики какие - то перехватили. Трах, бах! Ящики уволокли еще быстрее нас. Труп со Склоном вывалили. Увальнев только им вслед окал, кричал, а затем скорую вызвал.

Крутой. Ну, это само собой. Только потом группа следователей прикатила, да скорая нарисовалась. И пошло, и поехало.

Настя. Когда Михал Иваныча тело выносили, то врач, я слышала, сказал, что сердце у него остановилось не иначе как от лекарства какого - то. Может сам пил. Он иногда принимал.

Квашенная. Ну, как не принимать, коли имел для своих нужд то Василису, то Наташку, то тебя по пьяни.

Настя. А тебе завидно, старая. Михал Иваныч хороший мужчина был, хороший, ничего сказать не могу. В интимных делах обходительный. И деньги, не скажу что много, но за услуги давал, что было, то было.

Крутой. Разрушилось, разрушилось житье - бытье Василисы. Её тоже забрали.

Настя. Забрать забирали, но отпустили за подпиской о невыезде. К Увальневу переехала, а квартиру Михал Иваныча опечатали, сама видела.

Творец. Из прокуратуры являлись и квартиру печатью пропечатали. Так что туда не войти.

Прорицатель. На всякую печать распечать у людей имеется. Только эту печать и видели. Увальнев собственной персоной уже побывал в той квартире и печать снова пропечатал.

Крутой. Всё у них хитро делается. Правильно рекёшь, прорицатель. У них всегда и раньше, и теперь на всякие печати распечати были и есть.

Творец. Чудно, чудно. Жизнь власти для своей приятности поменяли старую на новую, чтобы законнее жить было.

Прорицатель. И в законе сделали дыры беззаконоия. Все верно, все правильно. Так и должно быть у людей, которые сами себе и швец, и жнец, и на дудочке игрец.

Творец. А Хруст, Алешка да Кривонос после всех этих событий куда - то и запропастились.

Крутой. А видно поехали с орехами разбираться к алешкиному дядьке, а может куда ещё. Где их чёрт носит?

Творец. А ты уже и соскучился, давно тебе от этой воровской парочки не доставалось за твои инженерные наклонности.

Крутой. Инженерные наклонности тут не при чём. Лишнее пытались налогом за здешнее проживание обложить. Это было, это правда.

Квашенная. А здесь гадай, не гадай, но этих пострелов не разгадаешь, что у них на уме. Могут, так сказать, могут этак выдумать, а на деле совсем другое выходит.

Прорицатель. Точно, но всегда к их общей выгоде. И мальчонку с толку сбивают.

Крутой. А почему? А потому, что у него от природы в голове ветер воет. И голова у него всё больше на плохое настроена. Какое - то отвержение хорошего у него прямо таки на глазах происходит.

Творец. А это яснее ясного. Вишь, как о нём дядька печется! Не бедный. А всё волчонком смотрит. Как бы в лес убежать да что ни на есть скверное учудить. А всё потому, я полагаю, что раньше у него жизнь была распрекрасная, расчудесная и всё ему на блюдечке с голубой каемкой доставалась. А как родители померли и к делу и учебе его стали приструнивать, то и оказалось, что на добро он злом стал отвечать. И теперь его жизнь вся и есть постижение злого, наслаждением злым и совершение злых поступков.

Настя. Какие, как я посмотрю, вы здесь все умные да разумные остались, словно не говенные бомжи сидят да самопальную водку жрут и с помойки квашеными огурцами закусывают.

Крутой. Твоя работа, конечно, чище. Только ты этой работой и сейчас, и при совках занималсь. И отличие все, что тогда по гостиницам шастала в поиске клиентов, а теперь по улицам да переулкам клиентов ищешь, кто позарится. А часть и не платят, а по морде бьют.

Прорицатель. Зачем женщину обижаешь словами, в самое её сердце проникающие. Она может об этом и сама, иногда, думает, но как на лучшую дорогу выйти не знает, поскольку всю свою жизнь только петляла да путалась.

Квашенная. А все мужики на один манер построены. Если что не по ним тут же по морде или словами, или действием. А приголубливать нас их учить завсегда приходится.

Крутой. А ты, что? Еще свое прошлое помнишь? Только думаю, что, пусть даже у тебя и своя семья была, только не кого ты не голубила и тебя не голубили. А лупили тебя и били да так, что пух и перья от тебя летели. А ты всё вспоминаешь. Как было хорошо в твою молодость. И других наставляешь. Вот и всё твое нутро.

Квашенная. Может оно так и было. Больно сильно много плохого пережить пришлось. Только, наверное, и хорошее было. Ведь была семья, как - то ссорились. Затем мирились. Забыла я всё. Здорово били.

Настя. А самое странное в наших бомжеватых мужиках то, что они, как и не бомжи, - не ширяются. И когда расчет увидали с Увальневым не только гринами, но и мешками травы. Их как будто бы и не взяло.

Квашенная. Вот что верно, то верно. И не мужики они вовсе. Михал Иваныч уж на что при совках секретарем был, а не только с бабами завертки устраивал, но и нюхнуть или дозу малую принять не стыдился.

Прорицатель. Да ведь к ширянию нужно еще и желание, а через желание является страдание.

Творец. А вот страдания нам хоть и отбавляй. А потому вышли такие не хорошие. Не ширяемся и всё тут. Хотя что с нами делай, но этого нет.

Крутой. Не хрена вы из бабских слов не поняли. Они плачутся, что вы не ширяетесь, а водярой занимаетесь, только потому, что тут же вам дозу и схлопотали и тем самым себе деньгу достали, пока вы мычались бы тут да телились и в мужских объятиях кумились. Знаю я эту породу. Я ведь и от бабы через то ушёл. Сначала думал её прибить и на мороз выбросить, так допекала своей дурью и желанием денег, денег, денег. А взять я их в горбачевских соплях умиления, а затем ельценского ограбления я уже и не мог. А потому плюнул на бабу, на детей и сам от них сбёг. И только тогда легче стало. Да чтобы я после всех мытарство на мою долю свалившихся, да еще и ширился. Ни зачто.

Вот вам всё, что ниже моего пупа.

Настя. А нам всё, что ниже твоего пупа и за деньги не требуется. Больно худосочное. А сам ты, видно, стервец каких свет ещё не видывал. Им бы детей нарожать, а потом от бабы неизвестно куда сбежать. Натешился, налюбился, а потом и удалился.

Прорицатель. Судить легко, а не судить очень трудно. А лучше всего помнить только то, что сейчас есть да никого не судить, не рядить, есть, пить да жизни улыбаться.

Творец. Всем бы посмеяться, да только грустно становится. Завели какую - то мутатень на плетень, а теперь не разобраться, а потому только и желаю надраться да еще и с вами всеми без исключения расстаться.

Входит Хруст.

Хруст. Перед тем как расстаться, нужно за долги свои рассчитаться. Все мы знаем, какой ты хороший артист в массовках Большого был, какие па и па - де - де выделывал, только пошто ты Настю ребятам Мастера заложил, когда они её и сцапали. А? Сту - ка - чек! Ты думал, мы о тебе ничего не узнаем, и ты будешь продолжать нас за нос водить. А вот оказалось, что мир не без добрых людей, и они нам все и передали, какой ты славный и кудрявый и сколько за свои иудины слова деньжонок на пропой души получил.

Творец. Всякие, даже такие мерзкие слова, как твои, требуют доказательства. Они у тебя есть?

Хруст. А мои доказательства за дверью стоят. Это одно. А другое (бросается к Творцу и вытаскивает из заднего кармана его джинсов две стодолларовые бумажки, потрясает ими). Вот и другие мои доказательства.

Квашенная. О! И после этого ему слабо не пить паленую водяру и не жрать со всеми вами (обращается к Прорицателю и Крутому) соленые огурцы с помойки. А ты, дурак, Крутой. Небось, таких денег в своем инженерном деле не зарабатывал?

Крутой. Не зарабатывал, но Творцу верю. А ты, Хруст, деньги эти ему не подсунул случайно, ведь вор - то ты классный.

Входят Алёшка и Кривонос.

Хруст. Ну, Алёшенька -Малешенька, дружок, поведай миру, что слышал, что видел своими глазками.

Алёшка. Вот гадом буду. Мастер дядьке обо всё рассказал, когда под турахом беседовал. Рассказал, видно от радости, что схлопотал такие деньги и теперь свои афганские члены золотой ниткой штопать будет для омоложения. Ему их, правда, не в Афганистане повредили, как это ему мой дядька напомнил, а когда он со своими дружками афганцев на кладбище поминал, а там их кто - то их всех вместе и рванул. Вот Мастер и покорежился. Но потом они уже сами со всеми этими противниками и разобрались.

Кривонос. В газетах об этом глухо, правда, писали, но по телевиденью результаты этой разборки показывали. Уйма народа погибла. А про Хруста сказать, что он карманными фокусами горазд, заниматься не могу. Не могу как специалист. Перо в бок выставить, по морде наковырять, то он очень даже может, способный вор. А вот, чтобы карты передернуть, да из кармана сходу пару сотен баков вытащить, это уже ему не под силу. Так что, Творец, колись, винись, а мы как бомжатники решат, так с тобой и поступим. Хотя, если по правде, то есть по нашим воровским законам, то здесь с тобой всё ясно.

Квашенная. Всех жалко. И воров жалко, и не воров, что жизнь свою, проживая на помойке, на этом гноище гноят, тоже жалко. Жалко и Михал Иваныча, что не за хрен собачий рано с жизнью расстался, хотя и не жаловал нас добром покойник, жалко и Склона, что на путь совершенных гадостей пустился, и Мастера, и Творца тоже жалко. Жалко всякую животину, что избивают, а травинку вырывают. И жалость эта глубоко в наших сердцах скрыта, её никому не видно, а потому как я сама трезвая, а мужики наши в подпитии, то и плюньте на них, и не делайте Творцу ничего плохого. В подлости человека тоже, иногда, нужно отпускать. Пусть кается. Если раскается, то и зачтется ему.

Прорицатель. И лучше сказать нельзя. И любой защитник лучше не скажет и речь свою культурную на дело освобождения человека не обратит. Ребятушки, да простите его Бога ради, а мы его, хотя и судим, как и вы, но уже простили.

Настя. Ишь, слезливые нашлись. А меня всем скопом хаяли. И только Склон, царство ему небесное, как так по человечески обошелся.

Крутой. Ничего себе, по человечески! Да он же, Склон, всю эту кашу с заначкой нашей, общаком и заварил. Ты умом, тронутая, Настюха! Ты уже это забыла.

Настя. Вы как хотите, но Склон меня из клетки вытащил, вытащил, вытащил (рыдает).

Кривонос. Умом бабу не понять.

Квашенная. Так ты сердцем, сердцем чувствуй. Сердце не продаст. В нём и любовь, и ум.

Крутой. Бабский ум, всегда без дум. А потому Творца наказать, чтобы порядок бомжевания не нарушал, а как наказать, то знаю. Вот тебе, творец еще пара бутылок самопала (достает из своего вещмешка) и прими сразу, чтобы на нас не в обиде быть. А дальше сам решай, но от нас добровольно уходи. Вот и всё.

Кривонос. Решение принято и подписано, а печатью пропечатывать то решение нам не следует (хватает Творца за руки, Хруст вливает ему в горло бутылку за бутылкой. Творец сопротивляется, но Алешка повис на нём, и крепко держит его. Затем все отстают и смотрят молча на Творца, который мотает головой и трясёт руками).

Творец (согнувшись и хватаясь за живот). У - у - б - ить захотели. Не хочу, не буду умирать. От вашего самопала. Всё равно останусь жив, отдайте мои деньги, мои деньги отдайте. Я детям деньги отдам на пропитание, я всегда так делал, отдайте деньги…

Хруст. Деньги ему отдайте. Да, на, жри, свои деньги. Хотя по хорошему, хрен тебе надо дать выкусить. (отдает деньги Творцу).

Творец. Мои деньги, мои (согнувшись в три погибели, словно от болей в желудке, качаясь, двигается к выходу и скрывается за дверью).

Все молчат (выдерживается мертвая пауза). Затем за дверью раздается шум, возникают металлические звуки, переходящие в звук раскачивающегося фонаря при сильной непогоде. Вбегает Анна.

Анна. Помогите, помогите, помогите. Творец повесился!

Кривонос. Человек принял самостоятельное решение. Как захотел, так и сделал. Его кто неволил. В свободной стране, стране демократии живём и, надеемся, процветать.

Прорицатель. Конечно, если уразуметь по правилам, каждый сам просветляется, молясь ли в саду Гефсиманском или окочуриваясь в петле самим собой накинутой.

Крутой. У нас, однако, всегда затак. Если и жалко человека, то только сначала, в первый момент, а когда его не стало, то, хотя плохо о мертвых не говорят, но по прошествии времени любого вы поласкают в дерьме. А дерьмо, оно летучее, оно к памяти прилепляется.

Анна. Да, говорю вам, Творец повесился! Повесился! Понимаете? Все такие добренькие, когда на словах! Каждый про себя только хорошее рассказывает, а на самом деле?

Прорицатель. А ты, голубушка, когда с ним в Большом антраша выдавала, наверное, к ниму привыкла? Оттого в тебе скорбь говорит. Скорбь. Она человека жалостливым делает. А когда в душе скорбей много собирается, то и жалость в самы неподходящий момент улетучивается. Вот, к примеру, как теперь. У жалости и скорби два конца. Они все равно к забыванию приводят. Успокойся, милая. Успокойся. Легче душе станет.

Крутой. Надо бы Увальнева поставить в известность. Из петли вынуть. Кто делать будет? Покойник ведь. Нехорошо так.

Кривонос. А вынимать из петли сейчас не след. Нужно бригаду вызвать, чтобы сама удостоверилась, что смертельный исход без применения насилия. А то мало ли что, привяжутся. Может это я или Хруст с Алешкой сотворили. Нельзя из петли вынимать. Всё равно на том свете поздравления от близких и знакомых принимает.

Прорицатель. И то, ваша, правда, а не кривда. Лучше законников никто никогда и не может разобраться. А потому предлагаю выпить остатки самопала за новоприставившегося раба. Мир его праху!(наливает в стакан и выпивает).

Анна. Как у вас всё просто.

Появляется Увальнев.

Увальнев. Видел. Неужто сам повесился?! Или кто помог. А, Хруст!

Хруст. А при чем тут Хруст? Что не произойдет, сразу - Хруст, Хруст! Все видели и слышали, что Хруст не причем. Что за природа у многих. Что не произойдет, что сами не наковеркают, сразу воров и бандитов искать начинают и всё следствие на них строят. А люди, а человеки? В них весь вред и заключен. Если бы не человеки, что подталкивают людей к таки смертным поступкам. И самоубийств бы не было. На совесть ему указали, а он, дурак, опился самопалом и пошёл вешаться. Вот тебеБабушка, и Юрьев день! Решил от себя освободиться. И освободился.

Увальнев. Слушай, я одно слово сказал. Ты - сто. Как так. По какому, такому праву ты всегда больше представителя власти говоришь. Ты замечаешь, что всегда много говоришь?

Кривонос. А простите его, товарищ начальник! Он еще слабо образованный. Всего ничего ходок имел. Но имеет склонность перечить старшим. Мы, как и Алёшку, будем, всем коллективом бомжей здесь проживающих, его этого неприятного типа, Хруста перевоспитывать! Правда, я говорю, господа божественные бомжи.

Появляется Олигарх.

Олигарх. А вот и неправду вылепил ты, Кривонос. Не будете вы как божественные бомжи здесь перевоспитывать ни Хруста, ни Алешку, никого другого. Не будете.

Кривонос. Ой, чья бы мычала, твоя бы молчала. Ты за всё это время где - то в тишине кромешной отсиживался. А теперь, вдруг, появляешься и меня, между прочим, перебиваешь! Ты кто такой, ты кто такой. Ты…

Увальнев. (угрозой к Кривоносу). Ты что Хозяина тыкаешь? Ты, почему так себя ведешь! Ты, шпана местного масштаба. На кого голос поднимаешь.

Кривонос. На кого голос. Да на Олигарха, что без году неделя здесь живёт и про которого ничего путного неизвестно. Ну, словно, как прыщ откуда - то возник. Сам собой. И мы толком не знаем кто такой.

Увальнев. Да теперь он Хозяин этого дома, в котором вы кучкуетесь уже много времени.

Всееобщее длительное молчание.

Квашенная. Ничего понять вуже давно не могу.

Увальнев. Да ты ни памятью, ни умом, ни изворотливостью не отличалась, как тебя в этих местах помню. Говорю вам русским языком. Олигарх - Хозяин ЭТОГО ДОМА. И всегда им был. Но на него чеченцы глаз положили и за дела его крупно - торговые отправить его решили на тот свет. Одним словом, устал от текущей жизни Олигарх и поспорил со своими однокашниками от капитала, что зримое время будет оставаться среди бомжей, то есть вас дураков не за понюх табака здесь околачивающихся. И сотворил тут, в своем доме, чтобы далече не ходить этот ваш гробокопательный притон.

Алешка. Лихо получается! Мы здесь, что жили под наблюдением Олигарха, что ли?!

Кривонос. Похоже, так и было, раз само наше уважаемое начальство говорит. Только как это он с нами заодно ел, пил, водяру жрал, а на само деле в лаковых штиблетах собирается ходить да от прислуги еду принимать. Так не он ли и заначку стибрил?

Увальнев. Заначка ваша говенная, вовсе ему не к чему. Если у человека денег не меряно, то деньги ему уже как бы и не деньги. Он развлекаться хочет. Он хочет снимать с себя стресс за всякий прожитый посреди бизнеса день, что так дорого каждому бизнесмену дается.

Олигарх. Ты, кривонос, выше дурака - карманника никогда не поднимался и не поднимешься. Ты себя высокородным вором считаешь. Законы здесь устанавливаешь? А среди нас воров нет, но украли мы миллионы. И в отличие от тебя, мы не лезем людям в карман. Они сами нам деньги приносят, мы получаем, вкладывая их в дело, прибыли и сверхприбыли. А потом добавляем же людям, народу на их житьё - бытьё. И народ доволен, и нам прибыли и процветание. Мы не воры. Мы социальный строй сегодняшней демократии. Мы ее соль. Вот как у земли соль есть. И без соли ни животные, ни люди жить и умничать не могут. Так и без нас. Мир нищета и беднота. Вот вы здесь всё о совковом времени разные слова говорили. А совковое время это и было ваше большое оболванивание. Десятками лет вам постоянные цены держали, а вы в очередях выглядывали, как Квашенная да Крутой, у кого кусок пожирнее. А нас спекулянтами величали, если мы вам цветы из теплых краев на праздники привозили да в подпольных цехах сапоги да джинсы на импортный манер корежили. Ах, какие плохие мы были, как нас нужно было хвтать, сажать и не пущать. А вы, срамная интеллигенция, а вы, рабочий класс горбатились, как вы считаете в правде, а не кривде. И нам во след улюлюкали, когда нас после суда на отсидку увозили, где, такие как Кривонос с пахании посиживали, да нас несчастных уму - разуму поучивали, в страх вводили, а расколов, бежали докладывать по инстанции, где мы лишние средства закопали или в каких зарубежных банках положили на хранение. Теперь наш черед настал. Наша юстиция, наше следствие, наша демократия. Вот.

Кривонос. А ты думаешь, что и при вашей власти нам нет дела. Мы не то, что вас грабить. Мы убивать вас будет. И теперь уже точно при ваших холодных телах. Будем бросать и холодное, и горячее оружие, правда, Увальнев?!

Увальнев. Поддувало - то закрой. Дюже распоясался.

Олигарх. Твои слова и действия , мы таким как ты и Хруст, и подрастающее ваше поколение, - алешки родства непомнящие, мы все это вам в задницы ваши мохом поросшие вставлять будем, Кривонос! Не взыщи за грубость. Анна! Я тебе говорил уже! Зачем ты сюда снова пришла. Вот тебе мой подарок на нашу свадьбу. Колечко бриллиантовое, 15 карат только один камешек. Идём отсюда, наверху кадиллак ждёт, а пока переоденемся. А вы, Увальнев, как теперешний новый консьерж и прораб перестройки подвала, распорядитесь - бассейн "Москва" здесь будет!

ЗАНАВЕС