СКОЛКИ и ОСКОЛКИ
СКОЛКИ
МИГ ЖИЗНИ
Дар мгновенный, дар прекрасный…
“Жизнь”.Клюшников В.П.(1811-1895),1841г.
Дар чудесный,дар небесный
Жизни чертит назначенье,
Разум спит,а сердцу тесно
В жесткой пучности биений.
Равнодушно мир взирает
На борьбу слепых сердец
И усталостью пытает,
Предрекая наш конец.
Постигая смысл твореньем,
Созидая Духа путь,
Жизнь в нас входит откровеньем,
Дав нам Миг в себя вдохнуть.
БЕГ СТАИ
Уходим буднично и тихо
В врата неведомого рая,
Живем умом не отдыхая,
Но ожидая Тьму и Лихо.
Уныла человеческая стая,
Рыдая гением сквозь слезы психа,
Она в забвении постыло вырастает,
В себе являя шлюху и шутиху.
Шершавым языком
мы шепелявим измы,
И наспех,все бегом,
Не ведая Отчизны,
Уже в аду от страха не страдаем,
Ведь рай наш ад,-и мы себя пытаем.
АШДОД
Все сотворено в противоположении…
“Тания”Рабби Шнеур-Залман из Ляды(1746-1813).
Над сизой хмарью белого Ашдода
Таилась влажность моря и покоя,
И буря гнева человеческого рода
Из тьмы веков взирала,стоя,
На смех беспечного народа,
На стеки,танцы и сепур,
Детей пейсатых лопотанье,
Огней мятущихся лобзанье
В объятьи дачных синекур.
Жизнь куролесила,металась,
Кипела в пенности прибоя
И смыслом томным рассыпалась
На перьях ветренного зноя.
Стоял и я,умытый веком
Кровавых распрей,бурь и гроз,-
Непросто зваться человеком,
Который счастье в сердце нес.
ЕЛИ
Я вижу елей пышные громады
в их сизой седине и философском сне
вокруг трепещущего сада,
в кленовом трепете,березовом огне.
Их мудрость поражает вечное томленье,
а ум в аду сомнением живет,
Но сердца мысль,преодолев сомненье
в весне кленовой трепетности ждет.
Вот почему в природе лишь единство
И благость доброты,и существо мечты.
Пройдя сквозь Миг,осмысли совершенство,-
Войди в твой сад ,и сам прозреешь ты.
К 140-ЛЕТИЮ И.АННЕНСКОГО
Ты поэт из поэтов,
И в дрожащей тоске
рассказал нам о лете,
о зиме,о весне,
о смычках и о струнах,
о сверкающем льде,
о безоблачно-лунном
теплом свете во мне.
Ты прорвался сквозь образ
в несказанный кристалл,
Но споткнулся и обмер,
потому что устал.
Ну а Русь продолжала
песни-вихри крутить
И с надрывностью ржавой
в бардах пьянить и выть.
СВЯТОЙ СЕБАСТЬЯН
Стоит.Но как бы распростерт;
лишь сгустком воли одержимый.
Он Богородицей намоленно хранимый
как лепестки венка весь собран и един.
И стрелы тут.И стрелы там
порвали связи слабой плоти,
дрожжа концами в развороте.
А он все жил с улыбкой пополам.
В ней вся печаль заключена.
Во взгляде глаз распластана она
без лжи,без сожалений с суетою,
презреньем лишь обращена
к низвергнувшим прекрасное собою.
В ОКНЕ
Грустный август плачется ночами
в том улыбчивом сиреневом окне.
И серебряными мертвыми очами
распластались лужи в полусне.
В том окне рябиновые груди,
прижимаясь страстно и тепло,
словно обездоленные люди,
смотрят в мокрое от сырости стекло.
Зашагали тени,сапогами
хлюпая по сизым мостовым,
А тоска от месяца рогами
забодает, делая больным.
В том окне себя я часто вижу,
В том окне из синих стекол-льдин
Силуэт мой ближе,ближе,ближе.
Но всегда один,один,один.
ФОТОГРАФИЯ ОТЦА.1932.
Матовая бледность.За
легкой напряженностью овала
лица анфас следят глаза,
как будто встроенные вдаль,
которая еще не открывала
свои тревоги,боли и печаль,
но сединой она уже сверкала
на глянцеватой черноте волос
и цепкой лапкою морщин
едва заметно иссякала
углы у губ и глаз.Не виден рост.
Но светотенью из глубин
не напряженность исходила
пиджачной пары как корсет,-
интеллегентность в нем застыла,
Он был в нее тогда одет,
когда вокруг ее хулили,
и все в рабочих блузах были.
ФОТОГРАФИЯ МАТЕРИ.1932.
Как в прошлом будущее снится,
Как свежесть пахнущей грозы,-
куются молодостью лица,-
надеждой страстною полны,
надежой веры в силу духа,
надеждой в преданность любви…-
И черный миг в проклятье рухнет,
Час встанет,что ни говори.
Еще никто,никто не ведал,но
в развороте головы,
в прическе,разве не смешно,
как в волнах тающей молвы
незаурядность выступала,
в прах превращая красоту,
разбег бровей сгибая сильно,
дышала мило и софийно,
встречая чистую мечту.
СТАТУЯ У ПРУДА
Безлика и безчувственна вода
в пруду молчащем и глубоком,
И холодом от мраморного льда
взирает статуя устало,одиноко.
Бесстрастный взгляд уносится веками,
не чувствуя осенней немоты,
И жизни всетрепещущее пламя
не трогает ее красивой наготы.
Мы перед ней
не духом одиноки,
а скоротечностью
и тленом наших дней,
И глядя на нее,
мы чувствуем глубоко,
но не завидуем мы ей.
КОМПОЗИТОР
Слов нет. Но давят душу звуки
крылатою озвученностью чувств,
В гармонии, испытывая муки,
пульс зажигает звезды у искусств.
Небесное пространство необъятно,
Но все же меньше трепетной души,
осмыслившей пустую вероятность,
укравшей судьбы звуков у тиши.
Пусть тишина как вакуум небесный
хранит в себе мелодию и смысл,
Но он поймет, озвучит эти песни,
межзведный ритм у зведных коромысл.
Уйдет в ничто. И будет песня эта
его лицом,глазами у озер,
душой лесов и памятью у лета,
И превратится в осени узор.
ДАЛЕКАЯ ОСЕНЬ
На асфальте осенние листья
умирают в безумной тоске,
Часто звонкое прошлое снится
словно новое в далеке.
Вспоминают деревья нагие
свой весенний плакучий наряд,
И колебелет их ветви сухие
золотой,золотой листопад.
В цвет оранжевый скамьи одеты-
молчаливых аллей караул,
Счастье бродит тропинками где-то,
Но его видно ветер спугнул.
Тем не менее так это просто,
отдыхая в осенней тоске,
Набираться у грусти бодрости
в дне сегодняшнем и вдалеке.
ОДУВАНЧИКИ НА СТОЛБЕ
Мы видим мир сквозь тьму себя,
любя,страдая,ненавидя,
Счастливой стаей рыжих жеребят
дни истязают солнечное вымя.
Потеет лето.Тенью от столба
бежит тропинка в зелени косматой,
На острие его отесанного лба
венок из проволоки крючковатой.
А в крючьях одуванчики живые,
готовые рассыпаться от ветра,
Но только так дрожжат сердца людские
сквозь тьму себя внимающие свету.
ВИОЛОНЧЕЛИСТ
Заходит солнце в тусклом взгляде,
Звук теплится в объятьях рук,
а необузданная радость
в виолончельном аде мук
пронзает слух.И задыхаясь,
дрожжит душа в восторге чувства,
мгновенья чуда рассыпая
в морщинах рук его искусства.
А он,вершитель чувственной судьбы,
идет,идет к вершинам рая,
но сам того не понимая,
стареет в музыке борьбы.
ПОЭТУ
И давит сердце мне сознанье,
чтоя-я раб,а не пророк!
С.Надсон.
Мелодией духовного томленья
манил его ликующий наш день,
Он в слове пел трувогу и забвенье,
но радостью проникнуться умел.
Владел октавой чувственного лета,
писал закат таинственностью слов,
мистичной сущностью несчастного поэта
он жизнь любил.Но к смерти был готов.
Забыт.Забыт.Плеяду поколений
манит уже не звук,а тело голых слов,
несущих в образе отлитое мгновенье
на кончике шершавых языков.
ПО ПИКАССО
Восторг движений удивляет нас
в жонглере,шепоте природы,балерине,
Из пантомимы пульс отсчитывает час
и учит чувства строгой дисциплине.
Неверный детства шаг,
жонглируя на круглом теле шара,
рождает смелость,сдержанность и такт,
спасая молодость от подлого удара.
Мы смотрим с интересом на балланс
меж шаром,девочкой,художником-поэтом
сквозь щели опытных,застывших серых глаз
сурового и грустного атлета.
ВЬЕТНАМСКОЕ ПАННО
Закат торжественно и тихо
пролил на пальмы свой багрянец,
А желто-матовый румянец
спал на реке.Как после вихря
в туманной сепиевой дали
тьму джунглей светом истязали
огни.И только рядом тишина,
наивной свежестью полна,
несет в себя мою реальность,
а я в восточную астральность
гляжусь из мира бытия,
стремясь из суеты понятий
понять тебя,о жизнь моя,
и вникнуть в сущность благодати.
ЛУНА
Она стояла рядом у окна
морщинистая,тихая,седая,
была безумной тяжестью полна
и вечностью.Но снова молодая.
Она во сне устроилась.Легла
на мозг,рассеянно,лениво,
И синяя серебряная мгла
все существо как каплю поглотила,
зажала голову в тяжелые тиски,
в крови кипела чувственно и ясно,
Ушла с душой в зыбучие пески.
Не стало времени.Но все это напрасно.
Какая бесконечность,глубина
в той широте цепных ее объятий,
но как мучительно приходиться страдать
ОСКОЛКИ
-центростремительный рассвет,